– Прошу вас, не здесь. Здесь он нас слышит.
Курт остановился, глядя на хозяина замка настороженно, силясь увидеть тень либо издевки, либо же все того же помешательства в его глазах; тот потянул его к лестнице, окончательно утратив свою выдержанность.
– Я не шучу; прошу вас, пойдемте вниз.
И фон Курценхальм, и капитан молчали весь обратный путь до покоев барона, где Курт снова утвердился все на том же табурете, капитан опять замер у входа, а барон обессиленно опустился на скамью, по-прежнему не глядя в глаза своему незваному гостю.
– Итак? – поторопил его Курт. – Я не совсем понял то, что вы сказали. Повторите еще раз. Он слышал нас – из-за двери в том коридоре?
– И услышал бы со двора замка, ежели бы вы говорили чуть громче обыкновенного, майстер инквизитор, поверьте мне, – кивнул фон Курценхальм. – Мой сын… не в себе, да, но тому виною его болезнь. С самого детства он не переносит громких звуков, резких запахов, вкусов, которые не пресны… Он не выносит яркого света, а от света солнечного покрывается ожогами, словно смерд, оставленный у столба в солнцепек! – Старик уронил лицо в ладони, сдавив пальцами виски. – Я устал. Это гнусно, так говорить о собственном ребенке, но я устал. Я сам едва ли не схожу с ума от всего этого, от темноты, от тишины, от безлюдья, от него самого!
– А книжки поумнее вы не могли ему достать? – не сдержался Курт.
– Да, – сокрушенно кивнул барон, – это было моей ошибкой… Но поймите, я лишь научил сына читать – разве в этом я мог увидеть что-то дурное? Надо же было ребенку, вечно запертому в каменном мешке, иметь что-либо, дабы скоротать время! Он ведь был спокойным, тихим мальчиком, он все понимал, а потом, когда попал в библиотеку… Ему подвернулась книга о стриге, и он словно лишился рассудка. Он решил, что это – о нем; ведь все так точно сходилось…
– Почему вы сказали всем, что сын ваш умер?
– Он стал… нервным…
– Опасным?
– Господи, я не хотел это проверять! – Барон поднял голову, глядя на дознавателя с тоской и бессилием. – Понимаете ли… Ведь и вы тоже поначалу не могли убедить себя в том, что он живой человек, ведь так? Вы, образованный и знающий… А чего же я мог ожидать от своих крестьян? Вообразите себе это: «Наследник нашего барона – кровопийца», вот что стали бы кричать! И вы, ваши братья, первыми поддержали бы их!
– Неправда, – возразил Курт оскорбленно. – А если вы и в самом деле полагаете, что Конгрегация принесет вашему сыну лишь зло, зачем теперь решились рассказать?
– Затем, что вы были правы: вечно это длиться не может. Я устал. Я не знаю, что делать. Я… я скоро могу умереть, годы берут свое; и тогда мой сын останется в одиночестве… – Фон Курценхальм поднялся, подойдя к Курту вплотную, и ему показалось, что старик вот-вот заплачет. – Послушайте… Мне говорили, что теперь все изменилось, что теперь Инквизиция стала рассудительнее и не всех подряд… простите, если я говорю не то, но вы должны меня понять…
– Успокойтесь, – тоже вставая, тихо попросил Курт. – Успокойтесь, господин барон, и сядьте обратно. Сядьте, я прошу вас.
– Я не знаю, как мне быть…
– Я знаю, – решительно оборвал он, насильно потянув фон Курценхальма к скамье и усадив. – Теперь послушайте меня. Сейчас вы мне ответите на один вопрос, и мы поговорим о судьбе вашего сына. Хорошо?
– Как скажете, – обессиленно отмахнулся тот; Курт кивнул.
– Итак. Двоих крестьян убил он?
– Наверное. Больше – кто же еще… – снова почти шепотом отозвался старик. – Бывало, я давал ему гулять по двору, когда вся стража расходилась по домам; нельзя же держать его вечно взаперти… Бывало, он пропадал… Вы заметили, что сложения Альберт хрупкого, и расстояние между прутьями решетки ворот для него оказалось достаточным, чтобы протиснуться; это случилось раз, другой, третий, и всегда он возвращался, никому не причинив вреда. Я старался, я очень старался уследить за ним, но не на цепи же выгуливать собственного сына? Вот когда были найдены тела, я… я лишил его прогулки, и он третью неделю сидит вот так, с книгами.
– Для начала, эти книги у него следовало бы отнять.
– Попытались бы вы… Он становится бешеным, и бывает опасен не только для окружающих, но и для себя. Когда я лишь намекнул ему, что их не надо более читать, Альберт едва не разбил себе голову, в кровь искусал собственные руки… Что же – связывать его?
– Да, – безапелляционно отрезал Курт. – И давно надо было. Начнем с того, что ту, самую первую, книжонку надо было отобрать и швырнуть в очаг тотчас же. Эти книги, которые стали его единственным общением, сломали ему не только язык; он живет в мире этих книг. Ваш сын уверен, что он – страшное потустороннее существо, он наслаждается этим, а вы, вместо того чтобы разубедить его, лишь поддерживаете это заблуждение!
– Но что я могу сделать?!
– Надо было сразу обратиться к нам. Те самые изменения в Конгрегации, о которых вы говорили, не вчера начались, и никто не причинил бы вашему мальчику вреда.
– Вам меня не понять; у вас нет детей… Я так боялся… – Старик посмотрел на него, уже едва не плача. – Но сейчас – вы ведь поможете сейчас?
– Боюсь, как бы не оказалось поздно… – вздохнул Курт с искренним сочувствием, снова садясь. – Конечно, смерть от руки Конгрегации ему не грозит, успокойтесь. Альберт невменяем, и даже если убийство совершил он, что, похоже, доказано, человек не может нести наказание за то, чего, скорее всего, даже не помнит.
– Что с ним будет? – хмуро спросил капитан от двери; Курт повернулся к нему:
– Скорее всего, ему придется теперь жить в доме призрения; в отдельных покоях, под присмотром особых лекарей, священника и… Поверьте, у нас есть люди, которые знают, что делать, лучше меня. Сейчас я могу только отправить отчет с описанием ситуации и ждать.
– Вы говорили, – продолжил Мейфарт, – что среди крестьян ползут слухи. Если слухи станут… Если дойдет до крайностей – вы защитите его?
– Разумеется.
– А что будет с господином бароном? – не унимался тот; Курт вздохнул:
– Господин барон будет оплачивать содержание своего сына. Для чего – вы меня слышите? – придется вернуть ваши владения в должный вид и снова начать получать доход. Может, хоть это вынудит вас припомнить, что у вас обязанности не только по отношению к ребенку, но и к своим подданным. Так будет лучше всем.
– А Альберт? – слабо подал голос старик. – Ему будет лучше?
– Я не знаю, – честно ответил Курт, стараясь не отводить взгляда. – Но вот это все – вы сами сказали, вечно так продолжаться не может и не должно. Стало быть, принимайте мое решение как данность, это единственный выход и для него, и для вас.
– Спасибо, – проронил барон чуть слышно.
Полагалось ответить «это моя работа», однако Курт только снова вздохнул, молча поднявшись и направившись к двери. Так же безмолвно Мейфарт распахнул ее и повел его по коридору к лестнице.