— Никакого особенного не было. А почему ты спросил? Вот его меч — меч как меч, ничего в нем такого особенного нет…
Амунг впился глазами в мой меч, заткнутый за пояс, и разочарованно покачал головой:
— Нет, ничего. Ты все узнал, что хотел? Или хочешь узнать имя того, кто купил эту девку? Тогда давай еще перстень, узнаешь!
— Нет. Нет у меня больше перстня.
— А раз нет — вали отсюда, не мешай мне насыщаться.
Амунг махнул рукой, как будто отгоняя назойливую муху, а я зашагал из комнаты, как деревянный солдат Урфина Джюса, едва сгибая ноги. Во мне боролись чувства: сожаление, что я его не убил на месте (но тогда я бы отсюда вряд ли вернулся), и радость — я узнал ценную информацию, выяснил, что Аргана жива и где примерно ее искать.
Не захотел я отдавать перстень этому уроду за имя купившего девушку — мне так стало противно, так гадко его видеть, что было приятно хоть как-то ему нагадить. Смешно, наверное. Да наплевать. Направление поиска мне известно — теперь надо пойти в порт, узнать, какие корабли отходили в сторону Арзума в ближайшие десять дней и не было ли на них девушки-акома. Если была — кто ее вез. Вот и все.
При достаточной логике и зачатках дедукции можно спокойно выяснить все, что хочешь. Я был доволен собой — ну Шерлок Холмс, и все тут, право слово! В общем, не дал я ему перстня за имя покупателя, сам решил выяснить.
Выйдя из здания администрации, я автоматически зашагал к дому купца и уже прошел метров триста, когда с неудовольствием вспомнил, что стал обладателем строптивого раба, который так и смотрит, чтобы мне башку разбить, — я же теперь его злой хозяин.
Для чего я его купил, что с ним буду делать, — честное слово, даже не представлял. Отпустить на волю, как птичку-жаворонка? Да его тут же поймают охотники и опять продадут. Он выделяется на фоне местных смуглых жителей, как шишкинская сосна на утесе, да и куда он денется без денег и вообще средств к существованию. Интересно, как он собирался пробираться к себе домой, когда убегал от хозяев? Или это был чисто бунтарский стихийный протест? В любом случае узнать это я могу только от него — и я, выругавшись, повернул назад.
За тот час, что меня не было, в клетке почти ничего не изменилось, за исключением только того, что, по-моему, раба облили водой из ведра — его волосы свисали мокрыми сосульками, и выглядел он как мокрый воробей, только довольно большой и злой воробей.
Торговец стоял у клетки, вопил, понося его последними словами. Как я понял из его возгласов: «Твой раб!.. А он!.. А его!..», белый раб, когда начали снимать с него колодки, врезал ему головой в нос и, похоже, сломал его — вся грудь продавца была в засохшей крови.
Торговец стал требовать от меня компенсации за причиненный физический и моральный ущерб, понесенный от моего раба. Я парировал, что еще не получал своего раба из «салона», так что все повреждения, нанесенные им, на совести бывшего владельца, на что оппонент сразу заткнулся. И правда, чего можно предъявить, когда я раба еще не получал? Я только формально вступил в права собственности данным движимым имуществом, но фактически еще его не получил!
Так, отбившись от претензий нерадивого продавца и взяв веревку, привязанную к ошейнику раба, я отправился с ним вниз по улице к дому купца.
Раб ковылял довольно быстро, несмотря на путы, обвивающие его ноги, и злобно сопел, бормоча под нос какие-то незнакомые, но очень похожие на ругательства слова.
Отойдя метров пятьсот от рынка, я зашел в тень большого «тутового» дерева и, подпрыгнув, опять достал гроздь ягод. Часть сунул себе в рот, а другую протянул рабу:
— Будешь? А, забыл! У тебя руки сзади связаны! Давай тебе в рот положу… — Я сорвал несколько ягод и сунул ему в рот. Раб яростно дернулся и выплюнул угощение в придорожный песок.
Я с сожалением проводил взглядом пропавший продукт и сказал:
— Давай-ка мы с тобой поговорим, чтобы все разложить по своим местам. Ты хорошо меня понимаешь? Говоришь на имперском языке?
Раб подумал и медленно кивнул:
— Все понимать. Говорю.
— Хорошо. Начало положено. Начнем с того, что ты мне нужен настолько же, насколько мне нужна третья нога.
Раб недоуменно посмотрел на мои ноги, потом в его глазах появилось понимание:
— Ты иметь в виду, что я тебе совсем не надо? А зачем купить?
— Сам не знаю, зачем я тебя купил… жалко стало, видно. Старею, наверное!
Раб засмеялся, его разбитые губы разошлись, и по подбородку потекли капли крови:
— Ты — стареть! Да ты мальчик по наша мерка! — Он нахмурился. — Не хотеть жалость! Я мужчина, воин! Я умереть в бою! Не жалеть! Дать меч, и я умереть в бою!
— Умереть всегда успеешь. С мечом или без, все там будем. В общем, так: я не знаю, что с тобой делать. Мне ты не нужен. Я тебя отпущу, но тебя тут же возьмут охотники за рабами. Но ты же хотел свободы? Вот и умри в бою, если хочешь. Или пойдем со мной, будем думать, как тебе помочь стать свободным. Сейчас я развяжу тебе руки и ноги — только не бросайся на меня, ладно? Иначе придется причинить тебе боль, а я этого не люблю и не хочу. Торговец намазал тебе спину мазью? Вижу — не намазал. Вот грязный мунга! Прибил бы его… Давай-ка сюда свои руки… тэк-с… ноги сам развязывай — мне лень.
Раб… вернее, бывший раб с недоверием посмотрел на меня и потер руки, травмированные на запястьях грубой веревкой, пожал плечами и принялся распутывать ноги. Закончив, выпрямился, с недоверием посмотрел на меня и сделал несколько шагов назад, как бы готовясь бежать куда глаза глядят.
Я с усмешкой посмотрел на него:
— Вот ты и свободен. Странное ощущение, да? Я тоже был в рабских лагерях и так же, как тебе, мне снесли спину — только она уже зажила, знаю, каково тебе сейчас. Вот она, свобода, а только куда с ней деться? Как ее есть, пить, носить? Вот так и многие рабы: подумают, подумают — и опять к хозяину. Ну ладно, хватит болтовни.
Я встал с большого камня, на который присел, пока моя покупка освобождала себя из упаковки, и пошел вниз по улице, кинув через плечо:
— Хочешь, иди со мной, не хочешь, иди куда глаза глядят — мне безразлично. Сбежишь — так мне меньше проблем.
Шагов через пятьдесят я услышал за собой топот деревянных сандалий и угрюмое сопение. Усмехнувшись, я сказал:
— Вот так-то лучше. Это доказывает, что голова у тебя есть, и ты в нее не только ешь, но еще ею думаешь. Кстати, я вообще-то не имперец, я акома, если тебе это что-то говорит.
— Говорит, — неожиданно ответил мой спутник, — акома отличные воины, так мой отец говорить.
— Да-а-а? Умный у тебя отец. Только вот почему он отпустил тебя одного в чужую страну? Как ты вообще мог додуматься сюда в одиночку забраться? Да еще с плохим знанием языка, насколько я понял.
— Он не отпускал. Я сам уйти, — угрюмо пояснил собеседник и замкнулся, видимо не желая вдаваться в подробности. Да я особенно-то и не лез ему в душу, захочет — сам расскажет. У всех свои тайны…