Самого Мадурга у входа не было, стояли два охранника, один из которых узнал Рилу и тут же побежал за хозяином.
— Рила? Что тебя привело в неурочный день и неурочный час? Я уже закрываться хотел! Ты что, привезла мне товар? Рано вроде еще?
— А ты видишь где-то повозку? Или думаешь, что я принесла тебе мешки на себе, спрятав в потаенном месте? — фыркнула Рила.
— Да кто тебя знает? — сощурился Мадург. — Я еще не видал твоих потаенных мест… Может, там что-нибудь и уместится?
— Уместится, да не твое, — хмыкнула Рила. — Мадург, дело есть. Поговорить бы нам, только не тут, без лишних ушей и глаз. — Она кивнула на любопытных охранников, навостривших уши, и на грузчиков, вереницей пробегавших по территории порта и с любопытством оглядывающих полуобнаженную красотку.
— Ну что же, пошли в мою скромную конуру? — Мадург величаво повел рукой, покрытой ярким шелковым рукавом туники, и мы отправились вглубь ангара.
«Конура» Мадурга оказалась в самом дальнем конце огромного сарая-ангара.
Мадург распахнул перед Рилой дверь и, кинув на меня недовольный взгляд, сказал ей:
— Может, охранника оставишь снаружи, вдвоем поговорим?
— Это не просто охранник, этой мой деловой партнер и жених! — ничуть не смутившись, заявила Рила.
— Вот как? — удивился Мадург, и его цепкие умные глаза обшарили мое тело и впились мне в глаза, как две пиявки. — А могу я узнать имя жениха?
— Можете. Меня зовут Манагер, — сухо и холодно ответил я.
— Очень, очень приятно! — с такой наигранной любезностью ответил Мадург, что стало ясно — в его устах это означало: «Пошел ты…»
Я не стал додумывать, с чего это Мадург так вызверился на «жениха», больше интересовало другое: Рила это всерьез ляпнула или нет? «Вон оно что, Михалыч! Вон как дело-то зашло далеко!» С трудом выкинув эти мысли из головы, я перешагнул вслед за гостеприимным хозяином порог его «конуры» и поднял брови, не в силах сдержать удивление. Так называемая «конура» отличалась такой роскошью, что перед ней померкли бы, наверное, покои какого-нибудь султана. Весь пол был покрыт дорогими коврами, в которых по щиколотку увязали ноги, на полированных, покрытых лаком тумбочках, буфетах и столиках из темного дерева стояла посуда, сделанная из фарфора и красивейших пород дерева с инкрустацией самоцветами. В углах стояли вазы, а также статуэтки животных и людей в различных позах — особенно почему-то коленно-локтевых. Видимо, хозяину они нравились больше всего.
Я внимательно рассматривал его лицо, пока он разливал в драгоценные фарфоровые чашки какой-то напиток — лицо было не то чтобы отталкивающее, но какое-то неоднозначное.
Подумалось: в этом человеке намешано столько всего, что он сам не знает, как поступит в следующий момент своей жизни. Я чувствовал исходящую от него волну неприязни, такую, что она буквально переходила в ненависть. Не потерявшись в догадках, я понял, почему он так невзлюбил меня.
Этот ляп Рилы про «жениха» стал последней каплей. По-моему, Мадург очень даже надеялся заполучить Рилу, и не только в постель, но и в спутницы жизни. Мне показалось, что он давно и сильно любил ее, а тут приходит с ней какой-то хрен с горы, и она заявляет: «Это мой жених!» — пожалуй, невзлюбишь этого отвратительного типа…
Мадург поставил перед нами чашки, дождался, когда мы отхлебнем — в них оказалось легкое вино, возможно, разбавленное водой, — и спросил:
— Ну, так что у тебя за дела такие, моя возлюбленная Рила, что ты решила отвлечь старого доброго Мадурга от мыслей о бренности мира и о том, что все проходит, даже любовь!
— Эк завернул! — Девушка демонстративно вскинула ладони вверх, в знак восхищения его поэтичностью. — Тебе надо стихи писать, Мадург, а не сидеть в своей «конуре», завлекая сюда дочек кондитерш и ткачих обещаниями красивой жизни. — Рила кивнула на широкую кровать в углу комнаты, покрытую пышными покрывалами из шелка и ярких атласных тканей. — Или в жрецы идти. Они любят так красиво и вычурно выражаться. Любовь не проходит, Мадург, если она настоящая! А если она прошла — значит, не была настоящей! Ну, к делу. Хватит нам об ахах, вздохах и любовных переживаниях. Мадург, нам надо узнать в порту, не вывозили ли из города одну рабыню и кто вывозил. К кому я могла бы обратиться?
— К кому? Ко мне, например, ко мне и обратилась! — усмехнулся торговец. — Только я ведь не занимаюсь живым товаром и не слежу за происходящим в порту. — Чего это ты решила, что я наблюдаю за всеми перевозками? Тут сотни кораблей в день разгружаются и загружаются! Ты сама-то представляешь, чего спрашиваешь?
Рила рассердилась:
— Ну чего ты придуриваешься и чего дуешься на меня? Я что, когда-то обманывала тебя? Или давала обещание выйти за тебя замуж? Да мы даже не переспали ни разу, а ты тут устраиваешь сцены ревности! Я что, не понимаю, что ли? Мадург, я всегда считала тебя своим другом, что с тобой случилось?
— Да ничего… какие мы друзья — деловые партнеры, и все. А если бы я не покупал у тебя пряности, ты бы и не глянула на меня! А то, что не переспали, так это не мое упущение, а твое нежелание, неизвестно почему! Предпочесть меня вот… хм… ему! — Мадург разволновался, его длинное узкое лицо с торчащими тараканьими усиками исказилось в гримасе, а глаза стали метать молнии.
Я с интересом ждал — кинет он в меня драгоценной фарфоровой чашечкой или же ограничится тем, что плюнет в мою чашку? Подумал — а может, он уже плюнул, когда я не видел? — и отодвинул чашку от себя.
Торговец в конце концов успокоился, было видно, что он слегка стыдится, что допустил такой всплеск чувств. Мы посидели несколько минут в тягостной тишине, которую нарушил Мадург:
— Обратитесь к Сарколу, он тут все знает. Но бесплатно, ради дружбы, он работать не будет — потребует денег, и немало, готовьтесь к этому. Теперь, если у вас ничего больше ко мне нет, раскланяемся. Мне еще надо закончить свои дневные дела, а потом отдыхать.
— А где найти этого Саркола? — настороженно спросила Рила. — В порту? Кто он такой?
— Да уж, наверное, в порту, раз ты в порт пришла, — съязвил торговец. — Это главный у портовых грузчиков. Сидит он на двадцатом причале, ты знаешь — там такое двухэтажное здание, харчевня для грузчиков, а наверху его контора. Он точно знает, кто и куда отправляется из этого порта. Если ему угодите, возможно, и расскажет вам то, что вы хотите. Не угодите — вами будут завтракать рыбы. Ну все, жених и невеста, расстаемся. Вам еще в постели кувыркаться, а мне работать надо! — Мадург распахнул дверь и беззастенчиво показал, что нам надо выметаться. Что мы и сделали.
Меня, честно говоря, разбирал смех — такую сцену ревности можно было бы ожидать от двадцатилетнего юнца, а не от мужика на пятом десятке, но чего не бывает? Этот Мадург вообще вызывал у меня странное ощущение. Подозреваю, что в нем было столько же женского начала, как и мужского. В общем, понятно…