Конечно, во дворе все равно остались и следы волочения, и лужи крови, но когда я запалю этот дом, основные улики все-таки сгорят вместе с ним. А может, даже то, что рядом, на площадке — если будет сильный жар, опять же закидает пеплом и мусором. А если обрушится дом, то вообще будет трудно понять, что тут недавно произошло побоище. В любом случае больше ничего я сделать не мог.
Наконец я затащил последний труп, кинул рядом оружие и пошел шарить по кладовым, взяв фонарь.
В большой кладовой в конце дома я нашел много кувшинов с растительным маслом, по одному притащил их в гостиную и щедро полил трупы, столы, портьеры, затем обошел другие комнаты и в каждой разбивал кувшины, выливал масло, готовя геенну огненную проклятому месту.
Пошарил еще, с удовольствием обнаружил какое-то крепкое спиртное, что-то вроде рома, обрадовался: вот и горючее! Распределение кувшинов с «горючкой» заняло еще минут сорок. Устал, как скотина, — попробуй-ка одной рукой таскать кувшины объемом литров по десять, не меньше — это с маслом, спиртное весило поменьше.
Вроде все готово, теперь надо подумать о детях: что с ними делать и куда девать? Убить я их не мог, это точно, выпустить «на волю» — их тут же поймают и снова продадут в рабство, а там они расскажут, что действовал один человек, опишут фигуру (хотя лица моего и не видели). Не все стражники глупы — так что вычислят меня в конце концов. Остается одно — забрать их с собой. Ладно, ну забрал, а дальше? Тащить в дом купца, чтобы они там жили? Они снова станут болтать — слугам, например, а те брякнут на улице — и все, хана, информация пошла гулять, а среди уличного люда обязательно есть стукачи, ну и все опять пошло-поехало. Значит, остается только одно: забирать их с собой на корабль и увозить в Арзум! Вот я попал… А кому сейчас легко? Все, решено: забираю с собой. Надо им подобрать хоть какую-нибудь одежку, они же голые совсем, как-то стремно голыми бродить, а на улице уже начинает светать… надо побыстрее закругляться!
Осмотрев трупы, я нашел три более-менее чистых — один с отрубленной головой и два с перебитой гортанью, снял с них рубахи, штаны, сандалии и, собрав все в охапку, пошел наверх.
Подростки так и сидели в клетках, как я их оставил: девчонки, вцепившись друг в друга, а мальчишка, сжавшись в комок, как раненый заяц.
Мне нельзя было выпускать их из клеток раньше времени. Они могли помешать мне — разбежаться, привлечь внимание, да и сейчас я прежде всего думал о том, как бы мне не выпустить их из-под контроля. Сбегут по дороге — считай, я все сделал напрасно, все пойдет прахом.
Осмотревшись, я обнаружил у противоположной стены груду «поводков», на которых водили рабов. Их было несколько десятков — видимо, это все, что осталось от замученных Амунгом жертв.
Подойдя к куче, я с отвращением прикоснулся к этим орудиям принуждения, выбрал три штуки и пошел к клеткам.
Вначале я решил освободить девочек. Клетка была заперта брусом, который был длинным и закреплялся далеко за клеткой, чтобы узник не мог его открыть. Я поднял брус и сказал как можно более ласковым голосом одной из узниц, небольшой брюнетке со смуглым телом, покрытым синяками от побоев:
— Давай вылезай! Не бойся — никто тебя не тронет!
Девочки еще теснее прижались друг к другу и заскулили, как собачонки.
Я вздохнул — времени оставалось очень мало, скоро рассвет, уже небо начинало сереть. Ничего не поделаешь — полез в клетку, пахнущую испражнениями, и, схватив за руку одну из них, вытащил обеих.
Девчушки визжали, брыкались, я никак не мог оторвать их друг от друга одной рукой, потом взбесился и врезал оплеуху одной, прижал коленом другую и наконец растащил их, кричащих и рыдающих.
— Да заткнитесь вы, дуры! Никто вас не тронет! Я вас освобожу, только дайте мне это сделать! Я убил вашего мучителя Амунга, сейчас мы уйдем отсюда, только нам надо это сделать скорее, пока нас тут не прихватили! Вы можете успокоиться и не орать?!
Девчонки испуганно поглядели на меня — теперь я уже был без колпака с дырками для глаз, затихли и, всхлипывая, покивали.
— Ну, слава богам! А то я думал, что вы совсем спятили в этом логове! — Я огляделся по сторонам и уже про себя добавил: — Немудрено было бы спятить… Вот вам одежда, одевайтесь скорее!
— Так она же мужская! — несмело сказала, продолжая всхлипывать, девчонка посветлее.
Вторая посмотрела на нее и уже спокойно и решительно ей ответила:
— Ты что, дура, что ли? Надевай! Голая, что ли, пойдешь? — И они принялись разбирать и натягивать на себя шмотки, которые были им сильно велики.
Таким же макаром я освободил мальчишку — он вел себя спокойнее, уже не плакал, только был бледен как мел. Молча он натянул на себя штаны и рубаху, потом сандалии, и ребята застыли, ожидая от меня команды. Я немного помедлил и сказал:
— В общем, так, вы вполне взрослые, почти взрослые ребята и должны меня понять: сейчас я на вас надену рабские ошейники — временно, временно! — мы спустимся вниз, и я подпалю это мерзкое место. Потом мы быстро бежим отсюда туда, куда я скажу. Ну, «бежим» сказано громко — идем, не привлекая внимания. Я рисковать не могу — если вы разбежитесь, то я и мои близкие люди окажутся в смертельной опасности. Я буду вести вас за поводок, как обычных рабов, — благо вы в мужской одежде похожи на рабов-юношей, которым богатый хозяин дал одежду со своего плеча. Все ясно?
Я надел на угрюмых подростков ошейники, дал им в руки поводки, с наказом не запутаться в них и велел спускаться вниз. Выругался — девчонка посветлее запуталась в длинных штанинах и упала на пол, прямо в лужу крови несчастной девушки, которую я снял с кола. Ее вырвало, и она еще минуту с ужасом вытирала о себя испачканную кровью руку.
Я выругался еще раз, подошел к ней и сказал второй девушке:
— Подними ее штанины — я их обрежу! Давай, давай быстрее шевелись! Я не могу одной рукой сделать это самостоятельно! Шевелитесь, мокрые кураки! Рассвет скоро, не дай боги, нас тут застанут! Смерть всем будет!
Подстегнутые моими криками, подростки задвигались быстрее, брюнетка придержала штанины и рукава остальных ребят, пока я их обрезал, затем они сделали то же самое для нее, и мы спустились вниз.
Внизу ребята вытаращили глаза на десятки трупов в различных позах, уложенных мной на пол, а потом увидели мертвого Амунга с перебитой гортанью и лужей крови под ним.
Брюнетка подошла ближе, всмотрелась, плюнула ему в лицо и стала пинать его тушу ногами, с рыданиями выкрикивая:
— Сестра! Несчастная Маруга! Тварь! Тварь! Тварь! — Она обернулась ко мне и сквозь рыдания сказала: — Сестра моя, она была на колу… он еще ее мучил весь вечер, а потом на кол посадил! Тварь!
У меня запершило в горле, я прокашлялся и сказал:
— Все, кончился он, забудьте! Отойдите к двери, сейчас тут будет жарко!
Вырвав из жирных рук работорговца ножны от своего меча, я вставил в них клинок и заткнул за пояс, потом взял несколько кувшинов со спиртным и расплескал вокруг, поверх ранее разлитого масла.