— Бери свет, — быстро сказал Ахкеймион.
— Я?
— У тебя Дар Немногих. Ты сможешь ухватить свет своей внутренней силой, даже не имея колдовской подготовки… Если начнешь о нем думать, наверняка почувствуешь, что ты в состоянии это сделать.
Почти всю свою жизнь Ахкеймион разделял свойственное людям его ремесла презрение к ведьмам. Он понимал, что оснований для этой вражды нет никаких, за исключением непредсказуемых обычаев Трех Морей. Этому научил колдуна Келлхус, это была одна их множества истин, которые он использовал, чтобы успешнее обманывать. Люди порицают других, чтобы больше превозносить себя. А кого может быть легче осудить, чем женщину?
Но, глядя, как она смотрит внутрь себя, он был поражен тем, каким деловитым выглядело ее удивление, и тем, что, судя по выражению лица, услышанное оказалось для нее не новостью, а воспоминанием. Женщины владеют особым душевным равновесием, которого мужчины достигают лишь на последней грани страдания. Он невольно отметил, что ведьмы не только бывают достойными, они могут оказаться просто необходимы. Особенно эта будущая ведьма, стоявшая сейчас перед ним.
— Да, — сказала она. — Чувствую. Это как… это как будто… — Она в нерешенительности умолкла, улыбаясь.
— Это малый напев, — сказал он, мысленно возблагодарив Сарла, что тот, не важно, по какой причине, подарил им эту возможность побыть сейчас с глазу на глаз. Волшебник подправил пальцем свет, так что он встал в нескольких футах над ее головой. — Называется Суриллическая точка…
— Суриллическая точка, — с жаром повторила она.
— Итак, — продолжил он, — представь саму себя. — Он выждал несколько секунд. — Теперь представь свет, не таким, как ты его видишь, но таким, какой ты видишь его Метку.
Она кивнула, глядя на него во все глаза и сосредоточенно держа раздвоенное внимание. Свет нарисовал у нее на груди и плече вытянутый абрис ее лица.
— Теперь представь, что ты и точка движетесь вместе. Крепко удерживай в сознании этот образ. Поначалу будет утомительно, но с тренировкой начнет получаться само собой, как любое другое рефлекторное действие.
Ее невидящий взгляд упал на шерстяную ткань на груди Ахкеймиона. Без подсказки она сделала два шага, и ее глаза в изумлении поднялись вверх, наблюдая за ярким светом, который повторил ее движение. Она оглянулась, готовая рассмеяться, и тут же ударилась ногой о какой-то камень, спрятавшийся в пыли, выпрямилась, широко улыбнулась. Тень у нее под ногами выросла и снова сжалась.
— Пойдем, — сказал он. — Пора догонять остальных.
Проходя мимо сержанта, Мимара не скрывала своего отвращения. Она шла походкой рабыни с амфорой на голове. Когда она ступила на тропинку, все расступились, отходя в пыльную целину.
Старому волшебнику показалось, что ликует она не только оттого, что отступает темнота, но и оттого, что отступают воспоминания о причиненном ей зле.
Ахкеймион шел за ней, пока не поравнялся с Сарлом. Тот стоял, чуть сгорбившись под тяжестью котомки, ремни которой собрали складками кольчугу у него на груди. Стоя рядом с ним, Ахкеймион вспомнил о мертвом Заступе, о сердце и об известии, что они не одни в этих черных, как утроба, пещерах. Свет Мимары стремительно удалялся, и взгляд Сарла метнулся к надвигающейся темноте. Не проронив ни слова, оба двинулись вслед за девушкой.
— Чего ты хочешь, сержант?
После прохода артели в воздухе ореолом висела пыль, и Ахкеймион почувствовал, как она забирается в рот и облепляет изнутри. Слова хотелось не выговаривать, а выкашливать из груди.
— Капитан попросил с тобой поговорить.
В темноте лицо Сарла казалось еще более сморщенным. Оно было серым и перекошенным, как у выкопанного из земли трупа. Волшебник сделал глубокий вдох, чтобы унять ощетинившееся напряжение тела, и с трудом подавил желание сжать кулаки. Нечто подобное он испытывал всякий раз, когда Сарл ошивался слишком близко — с тех пор, как этот человек разбил его чашу с вином в «Поджатой лапе».
— Вот как.
— Да, — шумно выдохнул Сарл, улыбаясь, как дядюшка, домогающийся дружбы с родным племянником. Такова была его непрестанная наигранность: даже когда чувства соответствовали случаю, их сила была совершенно несоразмерной. — Понимаешь, он считает, что ты… слишком честный, что ли, так скажем.
— Честный, значит.
— И заносчивый.
— Заносчивый, — повторил Ахкеймион. Этот разговор двух сумасшедших начинал его утомлять. Его терпение было глубоким омутом, а каждое слово Сарла — словно камень…
— Послушай, — сказал Сарл. — Ты и я — образованные люди…
— Уверяю тебя, сержант, у нас с тобой исключительно мало общего.
— Эх! За свою дипломатичность старый Сарл получает одни лишь огорчения!
— Дипломатичность.
— Да, дипломатичность! — неожиданно грубо выкрикнул он. — Это когда всякую благовоспитанную срань говорят разным сраным благовоспитанным придуркам!
Мимара уже ушла довольно далеко, поэтому двигались они в последних тусклых отсветах, выбирая дорогу по памяти — не люди из плоти и крови, а очертания людей. Сарл представлял угрозу, и для него лично, и для его предприятия — если раньше Ахкеймион это лишь подозревал, то теперь знал доподлинно. Надо всего лишь заговорить с этим ненормальным по-настоящему, истинным голосом, прямо здесь и прямо сейчас, и угроза исчезнет, превратится в такой же пепел, которым усыпан пол этого мертвого дворца.
— Что ты себе возомнил? — продолжал безумец. — А ты не подумал, что Капитан прекрасно знает, что он идет по сплошной гробнице? Ты не подумал, что он бы приказал Клирику осветить ее, если бы захотел? А ты что делаешь? Решил показать всем эти кости! Решил простым людям дать понять, что они идут под нечеловеческими гробами. Темнота защищает, а не только угрожает, колдун! Кроме того, ты должен помнить главный закон!
В том, что он говорил, была своя резонность. Но с резонностью та же история: она такая же шлюха, как судьба. Ею, как веревкой, можно опутать и привязать любое злодеяние…
Еще один урок, усвоенный рядом с Келлхусом.
— Что, очередной «закон тропы»?
— Именно так… Эти законы превратили нашу артель в легенду Пустошей. Слышишь? В легенду!
— И каков же главный закон, сержант?
— Капитан всегда знает, что делает. Ты слышишь? Капитан всегда знает!
В один миг вся простецкость, смысл всех хитрых многозначительных ухмылок сержанта свелся к одной простой истине: Сарл не просто уважал своего Капитана — он боготворил его. Ахкеймиона переполнило настолько мерзкое отвращение, что захотелось сплюнуть. Столько лет прошло, и опять он идет в походе с фанатиками!
— Думаешь меня запугать? — выкрикнул он в ответ. — Ишь какой почтенный ветеран твой Капитан, скажи, пожалуйста! Я всякого перевидал, сержант. Я плевал под ноги самому аспект-императору! Я обладаю силой, которая может расколоть горы, обратить в бегство целые армии, превратить твои кости в кипящее масло! А ты вообразил, ты позволил себе предположить, что можешь меня запугать?!