Оказавшись в темноте своей палатки, Ахкеймион снова вытащил пергамент со схемой, не обращая внимания на слезы, падающие на листок. Некоторое время он смотрел на слово «Консульт», как будто пытаясь вспомнить, что оно означает, какие ужасы предвещает. Потом окунул перо в чернильницу и дрожащей рукой провел от этого слова линию наискосок, к слову «Император». Наконец-то он нашел связь. Это слово долго висело само по себе в своем углу – скорее лишняя трата чернил, чем слово. Оно ни с чем не соприкасалось, ничего не значило, как угрозы, которые бормочет трус после того, как его обидчик ушел. Теперь с этим покончено. Жуткое видение обрело плоть и кровь, и ужас перед тем, чем оно было и чем могло бы стать, стал осязаемым.
Этот ужас. Его ужас.
Почему? Почему судьба предназначила это откровение именно ему? Что она, дура, что ли? Разве она не знает, как он слаб, как беспомощен?
«Почему я?»
Эгоистичный вопрос. Быть может, самый эгоистичный из всех вопросов. Любая ноша, даже такая безумная, как Армагеддон, всегда ложится на чьи-то плечи. Почему же не на твои?
«Потому что я – человек сломленный. Потому что я жажду любви, которой не могу обрести. Потому что…»
Но этот путь чересчур легок. «Быть человеком» как раз и означает быть слабым, терзаться несбыточными желаниями. И с каких это пор он завел привычку упиваться жалостью к себе? В какой момент медленного развития жизни он стал видеть в себе жертву мира? Неужто он сделался таким идиотом?
Спустя три сотни лет именно он, Друз Ахкеймион, вновь обнаружил Консульт. Спустя две тысячи лет именно он, Друз Ахкеймион, оказался свидетелем возвращения потомка Анасуримборов. Ананке, Блудница-Судьба, избрала для этих нош именно его! И не его дело спрашивать почему. Все равно эти вопросы не избавят его от ноши.
Надо действовать, выбрать время и преодолеть – поразить, застигнуть врасплох. Он – Друз Ахкеймион! Его песнь способна испепелить легионы, разверзнуть землю, свести с небес огнедышащих драконов.
Однако когда он снова принялся изучать лежавший перед ним пергамент, в сердце его решимости разверзлась пустота, подобная безветрию, которое заставляет затухать круги, расходящиеся по поверхности пруда, делая их все незаметнее и незаметнее. А вслед за этой пустотой зазвучали голоса из его снов, пробуждая полузабытые страхи, вздымая туман невысказанных сожалений…
Он снова обнаружил Консульт, однако он ничего не знает ни об их планах, ни о том, как их можно вычислить. Он даже не знает, каким образом их вычислил сам император. Они прячутся так, что их и не увидишь. Одна-единственная неровная линия, соединяющая «Консульт» и «Императора», не имела никакого значения, кроме того, что где-то как-то они были связаны. А если Консульт сумел внедрить в окружение императора этого… этого оборотня, ничего не остается, как предположить, что при всех прочих Великих фракциях они тоже имеются – по всем Трем Морям и, быть может, даже в самом Завете.
Лицо, раскрывающееся, точно парализованные пальцы на руке, лишенной кожи… Сколько же их таких?
Внезапно слово «Консульт», которое до сих пор не имело к остальным никакого отношения, показалось неразрывно связанным с каждым из них. Ахкеймион осознал, что Консульт не просто внедряется во фракции – он внедряется в личности, до такой степени, что становится ими. Как прикажете бороться с врагом, не борясь с теми, кем он стал? Не борясь против всех Великих фракций? Судя по тому, что стало известно Ахкеймиону, Консульт вполне мог уже править Тремя Морями, а Завет, поскольку тот обессилел и сделался посмешищем, он просто терпел до поры, ради того, чтобы никто раньше времени не заметил их присутствия.
«Сколько же времени они смеялись над нами? Насколько далеко зашло это разложение?»
Быть может, это дошло уже и до шрайи? Быть может, и сама Священная война, по сути, творение Консульта?
Вопросы сыпались со всех сторон, один ужаснее другого. Ахкеймион покрылся холодным потом. Разрозненные события сплетались в зловещую сеть, куда более жуткую, чем былое незнание, подобно тому, как разбросанные в траве руины соединяются, стоит угадать в них некогда стоявший здесь храм или крепость. Исчезнувшее лицо Гешрунни… Быть может, это Консульт его убил? И забрал его лицо, чтобы совершить какой-нибудь отвратительный обряд подмены, провалившийся после того, как Багряные Шпили обнаружили труп? А если Консульту было известно о Гешрунни, не означает ли это, что они знали и о тайной вражде между Багряными Шпилями и кишаурим? И не объясняет ли это, откуда об их вражде проведал Майтанет? А гибель Инрау? Если шрайя Тысячи Храмов – шпион Консульта… Если пророчество Анасуримбора…
Он снова взглянул на пергамент, на имя «Анасуримбор Келлхус», все еще ни с чем не связанное, однако стоящее в пугающей близости к Консульту. Ахкеймион взял перо, собираясь соединить эти два имени, но заколебался и положил перо на место.
Этот человек, Келлхус, который хочет стать его учеником и другом, он так… так не похож на других людей!
Возвращение Анасуримбора действительно было предвестием второго Армагеддона. У Ахкеймиона ныли все кости от сознания того, что это – правда. А Священная война станет всего лишь первым большим кровопролитием.
Голова шла кругом. Ахкеймион провел онемевшей рукой по своему лицу, взъерошил волосы. Перед глазами закружились образы его прошлой жизни: вот он обучает Пройаса алгебре, рисуя формулы на песке садовой дорожки, вот он сидит на террасе у Ксина, залитой утренним солнышком, и читает Айенсиса… Все они были так безнадежно невинны, так трогательно бледны и наивны – и абсолютно невозвратны.
«Второй Армагеддон уже здесь. Он уже наступил…»
А он, Ахкеймион, находился в самом центре бури. В Священном воинстве.
Беспорядочные тени резвились и плясали на полотняных стенках палатки, и Ахкеймион понимал с ужасающей отчетливостью, что они затмевают горизонт, что некая неизмеримая фигура незаметно пробралась в мир и уже направила его жуткий бег…
«Новый Армагеддон… Это все-таки случилось».
Но это же безумие! Такого не может быть!
«Но это случилось.
Вдохни. А теперь выдохни – медленно. Тебе предстоит бороться с этим, Акка.
И ты должен выстоять!»
Он сглотнул.
«Спроси себя: в чем основной вопрос?
Для чего Консульту понадобилась эта Священная война? Зачем они хотят уничтожить фаним? Имеет ли это какое-то отношение к кишаурим?»
Поставив наконец нужный вопрос, он испытал облегчение, но тут же исподволь подкрался другой, ответ на который был слишком мучителен, чтобы его отрицать. Эта мысль была, точно ледяной кинжал.
«Они убили Гешрунни сразу после того, как я уехал из Каритусаля».
Он подумал о человеке на Кампозейской агоре, который, как ему показалось, следил за ним. Том, который как будто сменил лицо.
«Значит ли это, что они преследуют меня?»