Нансурские ряды почти не дрогнули. Солдаты сражались с упорством профессионалов. Утемоты рядом с ними показались вдруг дикими, малочисленными и какими-то жалкими в своих некрашеных кожаных панцирях и трофейных доспехах. По обе стороны рубили его родичей. Найюр увидел, как его двоюродного брата Окиюра стянули с седла крючьями и размазали по земле дубинками. Как его племянник, Малути, корчится под взмахами мечей, все еще выкрикивая боевой клич утемотов. Неужели столь многие уже пали?
Найюр оглянулся, ожидая увидеть за спиной вторую волну утемотских копейщиков. Но увидел только одинокого коня, который, прихрамывая, трусил обратно к реке. А соплеменники Найюра толпились в отдалении, на прежних позициях, и смотрели, когда им полагалось скакать вперед. Что происходит?
Предательство?
Предательство! Найюр огляделся в поисках Баннута и увидел его: Баннут скорчился в траве, прижимая руки к животу, как будто баюкал куклу. Один из нансурцев выбрался из схватки и занес свой короткий меч, собираясь вонзить его в горло Баннуту. Найюр выдернул из земли тяжелый дротик и метнул. Солдат успел его заметить, по-глупому вскинул щит. Дротик вонзился в верхний угол и опрокинул щит своей тяжестью. Найюр бросился следом, ухватился за дротик и сильно толкнул щит вместе с солдатом. Пехотинец рухнул на четвереньки, пополз было прочь, спасаясь от палаша Найюра, и, обезглавленный, ткнулся в землю.
Найюр ухватил Баннута за пояс и вытянул его из свалки. Старый воин захихикал. На губах у него пузырилась кровь.
– Ксуннурит хорошо запомнил услугу, которую оказал ему Юрсалка! – воскликнул он.
Найюр уставился на него в ужасе.
– Что ты наделал?!
– Убил тебя! Убил убийцу родичей! Плаксивого пидора, который норовил стать нашим вождем!
Сквозь шум битвы донесся рев боевых труб. На какой-то миг между двумя ударами сердца Найюр увидел в седом Баннуте своего отца. Но Скиоата умер не так.
– Я следил за тобой той ночью! – хрипел Баннут. Лицо его осунулось от боли. – Я видел, что на самом деле… – его тело скрючилось и затряслось в неудержимом кашле, – что на самом деле произошло тогда, тридцать лет тому назад! Я всем рассказал правду! Наконец-то утемоты избавятся от бремени твоего позора!
– Ты ничего не знаешь! – вскричал Найюр.
– Я знаю все! Я видел, как ты смотрел на него! Он был твоим любовником, я знаю!
Любовником?
Глаза Баннута начали стекленеть, как будто он смотрел в какую-то бездонную дыру.
– Твое имя – имя нашего бесчестья! – выдавил он. – Клянусь богом смерти, я позабочусь о том, чтобы оно было стерто!
Кровь застыла у Найюра в жилах, точно вчерашнее сало в котле. Он отвернулся, чтобы сморгнуть слезы.
Плакса.
Сквозь завесу борющихся, рубящих тел он увидел, как рухнул со вздыбившегося коня Саккерут, его друг детства. Он вспомнил, как они вместе били рыбу острогой под необъятными летними небесами. Вспомнил…
«Нет…»
Пидор. Так вот кем они его считали!
– Нет! – взревел он, снова оборачиваясь к Баннуту. Застарелая железная ярость наконец настигла его. – Я – Найюр урс Скиоата, укротитель коней и мужей!
Он вонзил свой палаш в землю и схватил изумленного старика за горло.
– Никто не убил так много врагов! Ни на ком нет стольких священных шрамов! Я – мера чести и позора! И твоя мера!
Дядя хрипел, пытаясь отмахнуться от него окровавленными ладонями. Потом обмяк. Задохнулся. Задушен, как душат девок, рожденных от рабынь.
Найюр вырвал из земли свой палаш, отошел на пару шагов от дядиного трупа, безучастно огляделся. Земля и округ была усыпана людскими и конскими трупами. От ноинства утемотов остались только жалкие кучки спешенных воинов. Они отступали от ощетинившейся копьями стены пехоты. Кое-кто отчаянно взывал к оставшимся позади соплеменникам, понимая, что их бросили. Самые бесстыжие обратились в бегство. Прочие собрались вокруг Найюра.
Имперские офицеры, перекрывая шум, выкрикивали приказы. Ряды нансурцев пошли в наступление. Вытянув перед собой левую руку, Найюр принял боевую стойку, высоко вскинув свой палаш. Солнце вспыхнуло на его окровавленном клинке. Пехотинцы пробирались между трупами. На их щитах сверкало Черное Солнце, лица казались масками мрачного торжества. Найюр увидел, как один из них пронзил копьем труп Баннута. Новые выкрики офицеров и рев груб вдали. Передние три ряда внезапно ринулись в атаку.
Найюр сделал выпад и рубанул по защищенной поножью голени первого солдата, который на него напал. Глупец рухнул наземь. Найюр пнул его щит и вонзил палаш сквозь ремни доспеха прямо под мышку. Восторг! Найюр высвободил меч, развернулся и рубанул другого, сломав ему ключицу сквозь доспех. Найюр взревел и воздел к небу свои исполосованные шрамами руки, неопровержимые свидетельства кровавого прошлого.
– Кто?! – взревел он на их бабьем наречии. – Кто из вас призовет нож к моим рукам?
Третий пал, рыгая кровью, но прочие навалились толпой, включая офицера с каменным взглядом, который каждый раз, взмахивая мечом, ревел: «Смерть!». Найюр даровал ему смерть, снеся полчелюсти вместе с нижними зубами. Однако оставшихся это не обескуражило: они окружили его копьями и щитами и принялись теснить назад. Еще один офицер ринулся на него, молодой и знатный, со знаком дома Биакси на щите. Найюр увидел в его глазах ужас, осознание того, что возвышающийся перед ним могучий скюльвенд – нечто большее, чем просто человек. Найюр вышиб короткий меч из его девичьих рук, пнул офицера ногой, ударил. Парень рухнул навзничь, визжа и хлопая руками по хлынувшей из паха крови, как будто это было внезапно вспыхнувшее пламя.
Солдаты теснились перед ним, теперь больше озабоченные тем, чтобы увернуться, чем тем, чтобы дотянуться до него.
– Где же ваши могучие воины?! – орал Найюр. – Покажите мне их!
Пылая всепобеждающей ненавистью, он рубил их всех подряд, слабых и сильных, сражаясь точно безумный. Видел щиты – рубил щиты так, что ломались руки; видел лица – колол в лица, лица отшатывались и изрыгали струи крови.
Наступающие ряды поглотили их, но Найюр и его утемоты все убивали и убивали, пока земля под ногами не раскисла от крови. Наконец нансурцы сдались, отступили на несколько шагов, с ужасом глядя на вождя утемотов. Найюр опустил палаш и вскочил на наваленные перед ним трупы. Схватил за горло раненого, корчащегося под ногами, и раздавил ему гортань. Победно взревел и выпрямился, подняв умирающего над головой.
– Я – лишающий жизни! – вскричал он. – Мера всех мужей!
И швырнул извивающееся тело к их ногам.
– Есть ли среди вас хоть один член?
Он сплюнул, расхохотался, увидев их ошеломленные лица.
– Что, нету? Одни дыры?
Он стряхнул кровь со своей гривы и снова ринулся в бой.
Нансурцы разразились воплями ужаса. Несколько солдат бросились на тех, кто толпился позади них, забыв обо всем, лишь бы спастись от безумца. Но тут сквозь общий шум битвы пробился приближающийся топот копыт, и все обернулись в ту сторону. В толпу ворвались новые всадники-утемоты, одних нансурцев подняли на копья, других стоптали конями. Среди солдат воцарилось короткое замешательство, и Найюр в суматохе зарубил еще двоих – точнее, просто забил насмерть: его меч теперь затупился, превратившись в граненую железную дубинку. Потом солдаты Насуэретской колонны обратились в бегство, бросая на бегу оружие и щиты.