Сразу за ним с сухим стуком рухнул алый тент, а перед глазами оказалась большая туповатая морда рыжего верблюда, меланхолично жующего. Тонга нырнул ему под брюхо, вынырнул с другой стороны, хлопнул его по мягкому боку. Верблюд проводил его глазами, полными печали и задумчиво плюнул на влезшего следом стражника.
Беглец влетел в открытые двери ближайшей лавочки и рявкнул:
– Хозяин! Халат мне! Богатый! И башмаки!
Тот без суеты обернулся, и Тонга ничуть не удивился, что богатый торговец оказался евером.
– Халат мне! – с угрозой повторил Тонга, – и побыстрее. Иначе будешь свою тупую голову на заднем дворе разыскивать, – и для убедительности качнул саблей.
Блеск оружия не произвел должного впечатления.
– Вы что, молодой человек, решили из меня шутки шутить? – спокойно спросил торговец.
– Старик, я убью тебя! – в третий раз рявкнул Тонга, уже менее уверенно и на пол тона ниже.
Евер пожал худыми плечами:
– И вы что, каждый раз, когда собираетесь кого-нибудь убить, орете за это на весь базар?
Тонга растерялся.
– Садитесь, молодой человек, – продолжал торговец, – выпейте вина. Вам нужен халат? Я вас понимаю. Всем нужен халат, но зачем, чтобы из тихого дела стало шумное? Вам нужен халат, но у вас нет денег? – почти против воли Тонга кивнул. – У вас нет денег, но есть этот замечательный клинок дамасской работы… Заметьте, я не спрашиваю вас, откуда вы его взяли и почему за вами гоняется стража. Я просто вхожу в ваше положение. Вам нужен халат! Молодой человек, у нас с вами может получиться коммерция… Римас сделает вам халат и даже башмаки, только не нужно кричать за это на весь базар.
Меж тем суматоха нарастала, но уже без участия Тонги. Продавцы причитали над товаром, словно разметанным ураганом, зеваки пихались, норовя не упустить ничего интересного, городская стража переворачивала лавочки и коротко огрызалась на сыплющиеся со всех сторон проклятья. У двух или трех десятков почтенных покупателей под шумок срезали кошельки, и они орали едва ли не громче павлина. Узнав об этом, стража бросила ловить Тонгу и принялась ловить воров, но с тем же успехом.
Двое стариков у старого кальяна единственные сидели спокойные и невозмутимые. Рядом рухнула крыша, и на синий шелк, ставший от пыли бурым, обрушилась гора медной посуды. И опять замелькали быстро бегущие пятки: босые и обутые. Павлин, который только лишь успокоился на коленях у старика, снова вскочил, взъерошил перья и завопил дурным голосом.
С другого конца базара ему ответил необычайно голосистый ишак.
Один из старцев шевельнул беззубым ртом и, слегка шепелявя, спросил другого:
– А шо это они все бехают и бехают?
Другой приоткрыл пронзительные голубые глаза, скрытые тяжелыми веками.
– Молодые, – ответил он и снова погрузился в дрему.
И как-то необычайно быстро все успокоилось. Прекратились крики и беготня, взамен порубленных навесов быстро натянули новые, такие же яркие, ткани отряхнули от пыли, а посуду (которая не разбилась) вновь разложили красивыми горками по обе стороны прилавков.
Большой базар продолжался.
В самом центре, где на низких стульчиках сидели менялы со своими ящиками, было уже совсем тихо и чинно.
Двое спорили быстро и яростно, но вполголоса:
– Послушай, ты что, хочешь, чтобы я из трех монет сделал тебе четыре, да еще пять оставил себе? Может, Хальба и способен на такие чудеса, но бедный Илияс не Хальба и чудес не делает, это не его работа.
– Ой, перестань сказать, противно слушать! – перебил другой. – Ты брал у меня деньги, говорил – отдашь. Когда отдашь?
– Откуда я знаю? – возмутился Илияс. – Я что, всевидящий?
– Вода! Холодная вода! – заунывно тянул водонос.
Испуг и напряжение медленно отпускали Тонгу. Он снова с любопытством завертел головой и приметил деревянный помост и тонкую фигурку, которая кружилась легко и воздушно под музыку зульда. Легкий голубой платок то взлетал и метался испуганной птицей меж руками, то обессилено падал и трепетал от невидимого ветра.
Странной магией веяло от этого танца.
У самого помоста, прямо на земле сидел человек неопределенного возраста, в лохмотьях, которые когда-то были халатом. «Наверное, – подумал про себя Тонга, – он играл так же вдохновенно в те времена, когда возводили крепость».
Тонга прислушался.
Незнакомец пел:
Как кораллы губ твоих надменны,
Как резка приподнятая бровь.
Вечным одиночеством вселенной
Жгут глаза… и холодом снегов.
О моя неволя!
Как рукам твоим послушны струны,
Как волшебно гибок дивный стан.
Как мне быть с тобой, такою юной?
Что дарить? Какой сплести обман?
О мое безумие!
Как любить бессмертную богиню?
Что ей бросить под ноги, скажи?
Не спасут подарки дорогие
Кровью истекающей души.
О моя надежда!
Тонга дослушал песню до конца и, хоть был не богат, бросил серебряную монету на платок танцовщицы.
Не слишком она была красива. Худа, темноволоса, черты лица резковаты. Но Тонга не испытал разочарования. Девушка – вся – была как лучик солнца в глубоком трюме, как свежий ветер в полосе полного штиля, как слабый, но упрямый росток, уцепившийся за жизнь в полосе прибоя.
– Ты не устала? – спросил певец свою подругу.
– Нет, – острое лицо осветила улыбка, – твоя песня дала мне силы.
Это была правда. Тонга и сам после его волшебной музыки воспрянул духом и обрел утраченные было смелость и решительность.
– Скажи, – тихо спросил он, – какая здесь самая короткая дорога во дворец правителя?
– Самая короткая? – Певец широко улыбнулся. – Скажи, добрый человек, что заставило тебя предположить, что я вхож к правителю? Мой богатый наряд или видная должность?
– Я просто спросил, – насупился Тонга, уже жалея о своей несдержанности.
– Самая короткая! – хмыкнул певец. – В моих родных краях говорят: «Веревка палача – самая короткая дорога к блаженству». Я бы тебе посоветовал что-нибудь украсть. И чем дороже будет украденная вещь, тем быстрее тебя поймают и отведут на суд к правителю… Прости великодушно, но другой дороги во дворец я не знаю.
– Господин, – вмешалась девушка, глядя на Тонгу темными, встревоженными глазами, – я вижу перед тобой два пути. Один наверх, во дворец, другой вниз, к морю.
– Мне не нужна дорога к морю, – начал было Тонга, но танцовщица перебила его:
– Тебе нельзя во дворец. За твоей спиной я вижу смерть. И она уже знает свою дорогу. Если ты выберешь путь наверх, она пойдет следом.