— Что там происходит? — резким тоном осведомилась я, сразу взяв быка за рога. — Королева хочет знать.
— Я передал донесение именно так, как мне было приказано, — упрямился он.
— Я не о послании, глупец. Что там на самом деле происходит? Что случилось сегодня? Что именно видели вы сами?
Он покачал головой.
— Я видел лишь не особенно ожесточенную стычку; все происходило прямо в городе — на улицах, во дворах, в пивных. Это больше напоминало драку, чем сражение.
— А короля вы видели?
Он осмотрелся, словно боясь, что его могут подслушать, и тихо сообщил:
— Король ранен стрелой в шею.
Я охнула.
Гонец подтвердил свои слова кивком; глаза у него тут же стали круглыми от ужаса.
— Где же была его свита? — в гневе воскликнула я. — Как король мог оказаться без охраны, без защиты?
— Это все потому, что граф Уорик расставил своих лучников на боковых улочках, и в садах, и в каждом переулке, но вот по главной улице он свои войска как раз и не повел, хотя именно этого все ожидали. Никто не был готов к тому, что он использует такой хитрый маневр. По-моему, никто никогда к такому способу не прибегал, собираясь атаковать.
Сердце у меня билось так, что мне даже пришлось прижать к груди руку. Но в душе моей теплилась и радость: я точно знала, что мой Ричард нынче в Кале, а не в охране короля, которую истребляют сейчас люди Уорика, точно убийцы выныривая из каждого закоулка.
— И все-таки, где же была королевская охрана? — допытывалась я. — Почему они не заслонили короля собой?
— Так они же все и полегли возле него, а остальные и вовсе разбежались, — пояснил гонец. — Я сам видел, как это происходило. Когда погиб герцог…
— Герцог погиб?
— Был сражен на пороге таверны.
— Который из герцогов? — потребовала я уточнений, уже чувствуя, как слабеют мои колени. — Кто из герцогов был сражен на пороге таверны?
— Сомерсет.
Борясь с нахлынувшей дурнотой, я даже зубами скрипнула.
— Герцог Сомерсет мертв?
— О да! А герцог Бекингем сдался.
Пытаясь привести мысли в порядок, я тряхнула головой.
— Неужели герцог Сомерсет погиб? Вы уверены? Вы точно это знаете?
— Собственными глазами видел, как он упал возле таверны. Он там прятался. Но сдаваться отказывался. Он бы наверняка прорвался со своими людьми — думаю, он надеялся продолжить сражение. Да только его прямо на пороге срезали…
— Кто? Кто его срезал?
— Граф Уорик.
Я молча кивнула; я хорошо помнила, какая смертельная вражда между ними существовала.
— А где сейчас король? — спросила я.
— Его удерживает у себя герцог Йоркский. Сегодня они, наверно, отдохнут, соберут раненых, ну и, конечно, пограбят всласть. Они и сейчас там вовсю орудуют, так что весь Сент-Олбанс будет разрушен и разграблен, можно не сомневаться. А завтра они, скорее всего, прибудут в Лондон.
— И король в состоянии перенести дорогу?
Я так боялась за Генриха: ведь это была его первая битва, и он был ранен, и там, если верить свидетелям, творилась самая настоящая резня!
— Он войдет в Лондон во главе торжественной процессии, — невесело усмехнулся гонец. — Со своим добрым другом герцогом Йорком по одну руку и с Ричардом Невиллом, графом Солсбери, по другую. А сын графа Солсбери, молодой граф Уорик, герой сражения, будет ехать впереди, держа в руках меч короля.
— Какая еще торжественная процессия?..
— Процессия победителей. Ведь некоторые действительно считают себя победителями.
— Йорк захватил короля, йоркисты будут всем демонстрировать его меч и так собираются явиться в Лондон?
— Да. И его милость король хотел надеть корону, чтобы все видели, что он жив, здоров и пребывает в здравом уме и твердой памяти. Они намерены проследовать в собор Святого Павла, и там герцог Йорк собирается снова короновать короля.
— Короновать? — чуть не закричала я; я уже дрожала всем телом.
Коронация — священнейший момент правления. После нее правитель показывается своим подданным в короне, как бы говоря, что отныне вся власть в государстве принадлежит ему. Но на этот раз все будет иначе, и всему миру станет ясно, что Генрих свою власть утратил. Согласившись на повторную коронацию, он даст понять всем, что на самом деле корона в руках у герцога Йорка и тот просто позволил ему ее надеть.
— Он действительно разрешил герцогу себя короновать?
— Да, в доказательство того, что разногласиям между ними положен конец.
Я невольно посмотрела в сторону двери. Я прекрасно помнила: Маргарита ждет меня и сейчас мне придется сообщить ей, что герцог Сомерсет погиб, а король находится в руках ее смертельного врага.
— Вряд ли это перемирие долго продлится, — тихо промолвила я. — Вряд ли все разногласия между ними разрешены. Скорее это только начало кровопролитных войн, а не конец их.
— Пусть лучше люди думают, что теперь наступит мир. Ведь предательством будет считаться даже упоминание о войне, — мрачно заметил гонец. — Говорят, что нам нужно забыть о войне. Перед моим отъездом они как раз собирались распространить закон, согласно которому нам всем нужно молчать. Словно ничего и не было. Как вам это понравится? Они просто приказывают нам молчать, и все!
— Неужели они рассчитывают, что люди и впрямь станут вести себя так, словно ничего не случилось? — изумилась я.
Он мрачно усмехнулся.
— А что, может, и станут. И потом, миледи, сражение-то было не такое уж и великое. И никакой славы оно никому не принесло. Только вообразите: знатнейший герцог прятался в таверне, а стоило ему нос оттуда высунуть, как его и прикончили. Да и вообще весь бой в каких-то полчаса завершился; король наш ни разу даже меч свой не обнажил. Его нашли, когда он прятался в лавке у дубильщика среди только что содранных кож. А за его войском, бросившимся врассыпную, гонялись по свиным загонам да огородам. Нет, такую битву никому не захочется вспоминать с гордостью. Никому не захочется лет через десять, сидя у камина, рассказывать о ней внукам. Все мы, кто там был, будем рады поскорее это забыть. И дело тут не в том, что кому-то повезло, а кому-то нет; все мы — братья по оружию, все, кто там дрался.
Долго я ждала в покоях Маргариты, пока она вместе с придворными вернется из часовни после благодарственной молитвы во спасение короля. Стоило ей войти и увидеть мое мрачное лицо, как она объявила всем, что устала и желает посидеть со мной в тишине. Когда за последней из ее фрейлин закрылась дверь, я молча начала вытаскивать шпильки из ее прически, но она остановила меня, схватив за руку.
— Не надо, Жакетта. Не надо сейчас меня трогать — мне невыносимы чужие прикосновения. Просто расскажите мне. Что, все очень плохо, да?