По-моему, Джорджу было лет одиннадцать, а Ричарду — около семи. Оба выглядели немного испуганными и были явно потрясены до глубины души; ясное дело — еще вчера они были уверены, что их отец, законный наследник английского престола, с оружием в руках проложит себе дорогу к трону, а сегодня их город и замок взяла королевская армия, а их отцу пришлось бежать. Грохот, раздавшийся в доме у нас за спиной, и пронзительный крик женщины, умолявшей о помощи — ее, судя по всему, волокли обратно в дом, собираясь изнасиловать, — напомнили нам, что вокруг продолжается война, и беседу эту мы ведем буквально на поле брани.
— Уведите отсюда детей, — кратко приказал король.
Однако королева продолжала терзать побежденную герцогиню:
— Как это ваш муж мог оставить вас здесь? А помните, как вы стремились в мои родильные покои? Я тогда только что родила сына и еще не оправилась после всех этих мучений, а вы все твердили, что вашему супругу непременно нужно повидаться с моим мужем. Он ведь тогда буквально силой пробился в королевский совет. Впрочем, теперь мне очевидно, что он совершенно зарвался и вечно сует свой нос туда, где его вовсе не хотят видеть; зато, когда он нужен, его нет. Ведь он, собственно, бросил вас на произвол судьбы, не так ли? Нам объявил войну, а потом взял да и исчез с поля боя!
Герцогиня слегка пошатнулась; лицо ее покрыла синеватая бледность, точно снятое молоко. Через рыночную площадь поплыли клубы дыма — кто-то явно поджег тростниковую крышу. Та женщина, что так пронзительно звала на помощь, теперь в голос рыдала, прерывисто и ритмично: видимо, ее уже насиловали. Я заметила, как маленький сын герцогини, Ричард, оглянулся, услышав, как кто-то сбил топором замок на двери и вломился в дом, а оттуда слабым пузырьком воздуха вылетела невнятная старческая мольба о пощаде и милосердии, вот только тот, к кому были обращены эти слова, их вовсе не слушал.
— Ваша милость, — обратилась я к королеве. — Здесь не место женщинам и детям. Пусть ваши лорды восстанавливают порядок в городе и призывают к дисциплине своих солдат, а нам лучше поскорее отсюда убраться.
К моему удивлению, она восприняла мое предложение с улыбкой, хотя в этой улыбке и блеснула искра коварства, прежде чем она успела опустить глаза и стала перебирать гриву лошади.
— Это очень тупое и грубое оружие — армия неуправляемых людей, — заметила она. — Когда Йорк, собрав такую армию, пошел на меня войной, он и вообразить не мог, что и я сделаю то же самое, что все в итоге получится именно так. Что ж, он преподал мне хороший урок, и я неплохо его усвоила. Армия, состоящая из бедняков, способна творить поистине ужасные вещи. Йорку почти удалось испугать меня. Но теперь он, должно быть, жалеет об этом, поскольку огромная армия, тоже состоящая из бедняков, терзает и разрывает на куски его родной город.
Темноволосый маленький Ричард, явно взбешенный речами Маргариты, вспыхнул, гордо вскинул голову и уже открыл было рот, собираясь выразить свое несогласие и неповиновение, но я помешала ему, быстро отдав команду:
— Поехали!
Мой муж, подозвав к себе слугу с двумя лошадьми, довольно бесцеремонно приподнял герцогиню Сесилию и посадил в седло, а затем и ее детей усадил перед тремя бравыми кавалеристами. Мы покинули город, и, когда наши кони, цокая копытами, уже шли по мосту, раздались пронзительные крики еще одной насилуемой женщины, а потом топот множества бегущих людей. Ладлоу платил жестокую цену за бегство своего лорда, герцога Йоркского.
— Да, но Йорк по-прежнему жив, — заметил мой сын Энтони, когда мы втроем ехали домой в Графтон.
Мы ускакали немного вперед, не желая смотреть, как отряд наших людей, растянувшись по дороге, тащится за нами следом и люди буквально сгибаются под грузом награбленного добра. У каждого в вещевом мешке был спрятан либо туго скатанный отрез материи, либо драгоценная фарфоровая посуда, либо оловянные кубки. Все это были наши вассалы, наши арендаторы, и это мы заставили их присоединиться к армии королевы, и они присоединились, но действовали уже по ее правилам. Им разрешили разграбить Ладлоу, чтобы наказать предателей Йорков, и нам оставалось только наблюдать за этим; если б мы вздумали испортить им такое удовольствие или, что еще хуже, потребовали бы вернуть украденное, то они никогда больше не отправились бы воевать за нас.
— Пока жив Йорк, пока жив Уорик, пока жив Солсбери, война не закончится; и теперь она лишь ненадолго отложена, — рассуждал Энтони.
Ричард был полностью с ним согласен.
— Уорик вернулся в Кале, а герцог Йоркский — в Ирландию, — сказал он. — Это значит, что самые сильные враги короля укрылись в безопасных убежищах за пределами Англии. Нам придется снова готовиться к вражескому вторжению.
— Королева держится очень уверенно, — произнесла я.
Да, Маргарита была прямо-таки невероятно в себе уверена. Наступил ноябрь, но она и не думала возвращаться в столицу. Лондон она прямо-таки ненавидела и обвиняла лондонских сочинителей песенок и баллад, а также торговцев дешевыми книжными изданиями, в том, что это из-за них ее так не любят в стране. Ведь в их песнях, байках и анекдотах ее изображали как волчицу, командующую Королем-рыболовом, человеком, от которого, по сути, осталась лишь пустая оболочка. В наиболее смелых песенках лондонцев говорилось даже, что Маргарита наставила королю рога с одним весьма прытким и спесивым герцогом, а потом уложила рожденного ею бастарда в королевскую колыбель. Ходили в народе и довольно непристойные рисунки, на которых был изображен лебедь с лицом Эдмунда Бофора, вперевалку направлявшийся к трону. Маргарите было также посвящено немало всевозможных фривольных куплетов и кабацких шуточек. У нее были причины ненавидеть Лондон и этих ремесленников, которые в открытую над ней смеялись.
И королева велела парламенту явиться в Ковентри — словно она, женщина, имела полное право командовать парламентом, как собственной охраной! И парламент послушно туда явился, подобно толпе слуг, обязанных исполнять то, что им прикажет хозяйка. И она приказала им вновь принести клятву верности королю — а на самом деле ей и малолетнему принцу. Никто никогда еще не клялся в верности королеве, однако теперь такая клятва была принесена. Маргарита объявила троих Йорков предателями, забрала у них земли и состояние и все это раздала — казалось, как-то необычайно рано наступил праздник Двенадцатой ночи. Мало того, Маргарита велела герцогине Сесилии присутствовать на королевском суде и слушать, как ее мужа назовут предателем и вынесут ему смертный приговор. Все, чем владели Йорки, вплоть до последнего клочка земли, даже их боевые знамена, награды и титулы, а также все их золото, было у них отнято. Бедная герцогиня Йоркская, став нищей, отныне должна была существовать на пенсию, которую ей выплачивает король, и была помещена практически под домашний арест — в имение своей сестры герцогини Анны Бекингемской, которая осталась верна королеве. Это была настоящая пытка для той, кого в народе прозвали «гордячкой Сис»; теперь она стала всего лишь женой опального беглеца, живущего в ссылке, и матерью, лишившейся старшего сына, поскольку ее сын Эдуард также бесследно исчез. Она, дочь знатнейшего Дома, потеряла и все свои земельные владения, и все свое наследство.