– Здравствуйте, – кивнула она головой, отчего седые завитки колыхнулись. – Вы Даша, правда? Я вас сразу узнала.
– Да, здравствуйте… – несколько растерянно отозвалась Даша. – А как вы меня узнали?
– Так по собачке, по собачке. Мне про нее Петр Васильевич, упокой господь его душу, рассказывал. Я ведь вам, деточка, сочувствие подошла свое выразить. Очень, очень я вам соболезную. Такой был человек удивительный, что просто слов нет!
Старушка достала маленький платочек и утерла им слезы, быстро покачивая головой в завиточках.
– Спасибо, – прочувствованно сказала Даша. – Вы хорошо его знали?
– Дружили мы с ним, – вздохнула та. – Он ведь много времени здесь проводил, все меня расспрашивал – про жизнь мою, про знакомых… Да он всех расспрашивал! Ой, – спохватилась старушка, – а что ж мы с вами через решетку-то разговариваем? Заходите, деточка, заходите ко мне сюда. Поговорим, вспомним Петра Васильевича…
Предложение было настойчивым, и Даша решила, что отказываться неудобно. К тому же ей хотелось поговорить о Боровицком с человеком, который, по-видимому, хорошо его знал. Она зашла внутрь, оставила Прошу за уже знакомым ему кустом, а сама пошла по тропинке рядом с маленькой и очень старой женщиной.
Звали ее Римма Сергеевна, но через десять минут Даша мысленно окрестила новую знакомую «божий одуванчик». Во-первых, она была похожа на цветок этими своими беленькими кудряшечками, легкими и тонкими, которые теребил ветер. Во-вторых, показалась Даше существом немного не от мира сего, но исключительно добрым и безобидным. Ей явно нужно было выговориться – и она рассказывала Даше свою историю, но не жалуясь, а словно представляясь: вот, мол, я, Римма Сергеевна, и вот моя история. Собственно говоря, истории как таковой и не было, а была обычная жизнь обычной женщины, учившей детей французскому языку, а под старость лет заделавшейся репетиторшей. Удивительным было только одно – в дом престарелых, носивший деликатное название «Патронажный пансионат „Прибрежный“, Римма Сергеевна Красницкая определила себя сама. Как и бывший преподаватель математики Иван Сергеевич Яковлев по прозвищу Виконт.
– Вот об этом-то меня Петр Васильевич и расспрашивал, – охотно делилась Красницкая, то и дело останавливаясь у клумб и изучая цветы. – Как, мол, попала-то сюда? А я ему все честно и рассказывала. Да что тут рассказывать? Детей у меня не было – бог не дал. Муж помер, царствие ему небесное, когда мне сорок пять лет было – в одну секунду упал и умер, в трамвае, сорок пятом. Совпадение такое – мне сорок пять лет было, и номер у трамвая сорок пятый. Родители давно уже умерли. Вот я и подумала – кто за мной на старости лет ухаживать будет? Денежек накопила – и сюда. А тут, Дашенька, хорошо! Птички так поют замечательно… Людей много интересных – вот хоть Петр Васильевич приезжал, говорил со мной. И сестры у нас заботливые, и Лидия Михайловна старается, делает все как лучше.
Римма Сергеевна замолчала, глядя куда-то в сторону. Даша повернулась и заметила около прудика ту самую женщину, которая испугала ее в первый раз, массивную толстуху, мать-усыновительницу.
– Ирина Федотовна, – испуганно, как показалось Даше, заметила Красницкая. И вдруг заспешила: – Пойдемте, деточка, пойдемте.
Она взяла Дашу под руку и повела по тропинке, но Даша успела увидеть, каким внимательным взглядом провожает их старая толстая женщина в нелепом спортивном костюме. Навстречу медсестра в голубой униформе провезла инвалидную коляску с сидящим в ней стариком – руки у того подергивались, глаза время от времени закатывались, и Даша отвела взгляд.
– Капустин гулять поехал, – безмятежно прокомментировала Римма Сергеевна. – Значит, сегодня получше ему. К нему ведь каждый день сын приезжает, страдает, что отец здесь. А куда его девать? За ним постоянно присмотр врачебный нужен. Да не просто сиделка – а капельницы всякие, укольчики, да еще и массаж. Ну как это все найти? А здесь – хорошо. Борис Игоревич присматривает за всеми.
– Борис Игоревич Денисов? Главврач? – неожиданно вспомнила Даша.
– Да-да, Денисов. А вы его знаете?
– Петр Васильевич рассказывал, – уклончиво ответила Даша.
– Светлый человек, светлый, – покивала головой Римма Сергеевна. – Так заботится о нас – просто души не чает. А ведь у него, знаете, отец дома – и не видящий, и шумный до невозможности. Скандалит так, что просто ужас! Другой бы давным-давно перевез его сюда к нам, в приют, а Борис Игоревич нет, ни в какую. Так и живет с ним.
Она вздохнула, а Даша, удивившись про себя такой осведомленности, вслух спросила:
– Скажите, Римма Сергеевна, а вы не видели, как Петр Васильевич работает? Я имею в виду за своим компьютером?
Старушка задумалась.
– Пожалуй, что и нет, – ответила она в конце концов, покачивая головкой. – Заходить я заходила к нему в каморку, было дело, но вот чтобы писал он… Нет, не видела. Да я и не понимаю толком, как вообще можно на компьютере писать. Электричество перегорело – и где все твои записи?
– Да там же и останутся, – рассеянно ответила Даша, думая о ноутбуке Боровицкого.
– Как это? – удивилась Римма Сергеевна, и что-то в ее голосе заставило Дашу насторожиться.
– Конечно, останутся, – подтвердила она, искоса поглядывая на старушку. – Там же вся информация на диске сохраняется… Представьте себе, будто вы свой голос на магнитофонную ленту записываете, – попыталась она объяснить. – Если вы магнитофон из розетки выключите, запись останется? Останется. Вот и с компьютером так же.
– Но ведь он маленький! – удивилась Красницкая.
– Ну и что же? Все равно компьютер.
Римма Сергеевна остановилась и поглядела на Дашу светло-карими слезящимися глазами. На лице ее было какое-то выражение, которого Даша никак не могла понять. Только она хотела спросить еще что-то о Боровицком, как старушка покачала головой и сказала без всякой связи с предыдущим:
– Так ведь процедуры у меня, пойду я, деточка. Спасибо, что поговорили, вспомнили Петра Васильевича.
– Не за что, – растерянно ответила Даша, глядя ей вслед. Меньше всего они говорили о Петре Васильевиче. И вообще, что за странная манера заканчивать разговор? Хотя… если сделать скидку на возраст…
Даша вздохнула и пошла за Прошей. Дома ее ждала рукопись, которую нужно было очень внимательно прочитать, потому что по каким-то причинам, известным лишь ему одному, Петр Васильевич Боровицкий оставил ей свои пять рассказов.
* * *
«Ирина осталась сиротой в одночасье. Конец ее благополучной семьи наступил столь быстро и неожиданно, что на лице ее надолго поселилось выражение недоумения – как такое вообще могло случиться? Как могло произойти, что отец с матерью, отвозя дедушку на дачу, столкнулись с вылетевшей на встречную полосу машиной, за рулем которой сидел пьяный водитель? Как могло случиться, что дедушка и отец умерли на месте, мама дожила до приезда „Скорой“ и скончалась в ней, водитель „Волги“, столкнувшейся с ними, остался в живых? Как, наконец, могло случиться, что бабушка, узнав о смерти единственной дочери и обожаемого мужа, с которым она прожила пятьдесят пять лет, посинела, начала хватать ртом воздух, упала и умерла на пороге собственного дома еще до того, как перепуганная до смерти соседка успела позвать на помощь? Как она осталась одна?!