Это была правда, как зять султана, женатый на его сестре, Ибрагим-паша не имел права на гарем и был вынужден раздать своих прежних наложниц. Только сестра падишаха и никто больше. Именно потому, несмотря на почет, сестер не слишком любили брать в жены. Огромный гаремлик был пуст, не считая четверых евнухов (зачем больше?) и десятка служанок (тоже ни к чему еще). И поговорить бедняжке Хатидже не с кем.
Услышав такое сожаление, Хатидже кивнула:
– Да, хорошо, что вчера приезжала Хуррем, мы с ней болтали полдня.
Валиде только глазами сверкнула:
– Она выезжает из гарема, не спрашивая меня?!
– Они приехали вместе с Повелителем, но Сулейман с Ибрагимом уехали по делам, а Хуррем с Михримах остались. У нее такая хорошенькая девочка! Михримах очень похожа на мать, она будет еще красивей. Повелитель без ума от дочки. Да он от всех детей без ума и от их матери тоже! – рассмеялась Хатидже.
– Особенно от матери, – вздохнула Хафса.
– У Повелителя действительно прекрасные дети. Мехмедик такой маленький, но уже так много знает. Он многое умеет произносить по-итальянски. А еще он умеет считать, загибая пальчики.
– Когда это она успела научить?!
То, что Хуррем позволяет служанке говорить с детьми по-итальянски, валиде знала, но к чему учить считать ребенка, которому нет и пяти лет? Хочет показать, что ее дети самые особенные? Будто Мустафа глупей!
– Его Повелитель научил. Просто так пальчики загибали и называли, а Мехмедик запомнил.
Конечно, странно, что этого не знала бабушка ребенка, но Хатидже помнила, что их общение сводится к простым поцелуям, потому что рядом всегда Махидевран, которая зорко следит, чтобы валиде не отдавала предпочтение младшим внукам. Баш-кадина как можно чаще приводила к бабушке Мустафу, подчеркивала, как тот похож на отца, какой он умненький, какой прекрасный будет наследник у Повелителя. Однажды Хафса даже не выдержала:
– Махидевран, стоит ли так часто напоминать, что Мустафа наследник? Ты словно не можешь дождаться, когда он станет султаном!
Махидевран вовсе не глупа, она прикусила язык, больше не напоминала, но часто называла сына старшим принцем. Конечно, ее злило рождение у Хуррем сначала Мехмеда, а потом Абдуллы. Теперь эта Хуррем мать целых трех принцев, да еще и принцессу родила, принцессу, которую просто обожает Повелитель. Было от чего злиться баш-кадине.
Разговор с Махидевран получился долгим, и его результаты огорчили валиде. Она уже понимала, что баш-кадину не стоит брать в союзницы. Та все время будет тянуть одеяло на себя. Как же, будущая валиде…
«Неужели она спит и видит себя в этом качестве? – вдруг подумалось Хафсе. – Наверное…»
Оставалось последовать совету Самиры – наладить отношения с Хуррем. Женщину, так легко выбравшуюся из такой передряги, как бунт янычар, стоило уважать, и как бы ни недолюбливала Хуррем валиде, приходилось признавать ее силу и власть над султаном.
– Самира, попроси Хуррем прийти ко мне, но только так, чтобы об этом не знал весь гарем и особенно Махидевран.
Никто не знал, о чем говорили две самые дорогие для Сулеймана женщины, но самые сметливые одалиски поняли: они о чем-то договорились.
Так и было, Хуррем обещала не раскрывать тайн валиде (хотя и сама не знала каких, кроме Исры), взамен требуя признания ее детей равными Мустафе и уважения к ней самой.
– Валиде, я не претендую ни на какую власть в гареме, не покушаюсь на вашу, я даже не надеюсь стать следующей валиде, я просто хочу, чтобы мне не мешали любить вашего сына и наших с ним детей. Не мешайте нам с Повелителем, я не трону вас.
С этого дня отношения между валиде и Хуррем стали заметно иными, когда, желая угодить (а может, наоборот), валиде подарила двух красивых рабынь-славянок султану и самой Хуррем, из-за недовольства последней была тут же вынуждена забрать подарок обратно, причем с извинениями.
Многие в гареме гадали, чем вызваны такие перемены. Гадали многие, но не догадался никто, а верные Самира, Зейнаб и Фатима молчали. Молчали и сами Хафса и Хуррем.
В следующем году султан повел своих янычар в поход на Венгрию, а Хуррем родила еще одного сына – Баязида.