Она, конечно, знала, что мужчины гораздо менее женщин чувствительны к наготе и всему такому. Но все же это как-то…
«Нет-нет, — сказала себе Леонора. — Сейчас я не буду думать об этом и о том, что произошло. Иначе это займет много времени и… и много эмоций, А к обеду должны приехать тетушки». Она взглянула на Тристана — он хмурился.
— О чем вы думаете?
— Я думаю, где бы найти епископа.
— Епископа?
— Ну да. У вас нет, случайно, знакомого епископа?
— Но зачем вам епископ?
— Нам понадобится специальное разрешение, и быстро…
Леонора уперлась руками ему в грудь и резко отодвинулась. Теперь он видел ее встревоженное личико и широко распахнутые глаза.
— Зачем вам понадобилось специальное разрешение?
Тристан задумчиво смотрел на нее.
— Вот уж не ожидал, что вы так рассердитесь.
Леонора отодвинулась еще дальше, потом умудрилась сесть, не вылезая из-под покрывала.
— Прекратите дразнить меня. — Она оглянулась. — Где мое платье?
— Я вас не дразню.
Тон Трентема заставил Леонору быстро перевести взгляд на его лицо. На нем было уже знакомое выражение — без улыбки, очень сосредоточенное, с тяжелым взглядом ореховых глаз. Сердце ее заколотилось.
— Это… не смешно.
— Я тоже так думаю.
Ах вот как… Она начала приходить в себя. Ну конечно — «как джентльмен…».
— Я не жду от вас предложения выйти замуж.
Он вопросительно и чуть насмешливо приподнял брови. Леонора вдохнула поглубже и быстро сказала:
— Мне двадцать шесть. Это слишком много, чтобы выходить замуж. И вы не должны чувствовать себя обязанным делать мне предложение из-за того, что случилось… — Она помахала рукой над кроватью. — Не надо представлять дело так, словно вы соблазнили меня и теперь обязаны что-то предпринять.
— Насколько я помню, это вы меня соблазнили.
Она вспыхнула до корней волос.
— Так и было. Поэтому нам совершенно не нужен епископ.
Леонора решила, что пришло время одеваться. Она углядела сорочку на полу рядом с кроватью и повернулась, собираясь выскользнуть из-под покрывала.
Его пальцы сомкнулись вокруг ее хрупкого запястья словно стальной браслет. Он даже не соизволил пошевелиться — оба понимали, что освободиться без его позволения она не сможет.
Леонора медленно села обратно. Тристан лежал на спине и смотрел в потолок. Она не видела выражения его глаз, и это как-то беспокоило.
— Давайте все выясним.
Голос звучал ровно, но что-то в нем было такое… У нее вдруг мурашки побежали по спине.
— Что мы имеем? Вам двадцать шесть лет, и вы девственница, пардон — бывшая девственница. У вас нет никаких обязательств или привязанностей. Я правильно понял?
— Да. — Леонора могла бы ответить что-нибудь резкое и колкое, но что толку — он сейчас совершенно неуязвим для стрел юмора и сарказма.
— Кроме того, если я правильно понял, вы вполне со знательно пошли на то, чтобы соблазнить меня?
Она сжала губы, помедлила, но потом все же ответила:
— Я не собиралась делать это вот так, сразу.
— Но коль уж так все сложилось, то вы решили… совершенно сознательно… использовать меня для… чего? Чтобы я просветил вас?
Тристан повернулся и взглянул девушке в лицо. Смотрел, как краска заливает нежные щеки. Но она гордо выпрямилась и кивнула:
— Именно так.
— Ага. — Он опять уставился в, потолок. — А теперь, получив желаемое, вы собираетесь сделать реверанс и сказать: «Спасибо, Тристан, это все, что я хотела. И давайте сделаем вид, что ничего не произошло».
— Я предполагала, что каждый пойдет своим путем… в дальнейшем, — холодно сказала Леонора. Не признаваться же, что, обдумывая средства достижения цели, она как-то упустила из виду, что потом будет некое «дальше». Теперь надо держаться увереннее. — То, что случилось сегодня, не будет иметь никаких последствий. А значит, и предпринимать ничего не требуется.
Уголки его губ приподнялись, но что-то мешало поверить, что это доброжелательная улыбка.
— Должен огорчить — вы ошиблись в своих расчетах.
Тон был пренеприятный, и Леоноре очень не хотелось ни о чем его спрашивать. Но Трентем просто замолчал — что оставалось делать?
— Каким же образом?
— Возможно, вы не ожидали и не желали, что я попрошу вас сочетаться со мной законным браком. Но поскольку вы меня соблазнили и я теперь ваша жертва, я требую, чтобы вы согласились на брак.
Он повернулся и уставился на нее. Приоткрыв рот, Леонора смотрела в его глаза и понимала, что он серьезен — совершенно серьезен!
— Это… это неразумно! Вы не хотите на мне жениться — это невозможно! Вы просто создаете трудности — себе и мне!
Она вывернула кисть, вырываясь. И обидно было сознавать, что руку она высвободила только потому, что он позволил. Леонора торопливо выбралась из кровати. Страх, гнев и раздражение переполняли ее душу. Где же эта чертова рубашка?
Тристан сел и смотрел на нее: на предплечьях ясно виднелись синяки. Ему стало нехорошо при мысли о своей несдержанности, но он вспомнил о нападении и перевел дух: это сделал Маунтфорд.
Но когда она нагнулась за рубашкой, оказалось, что он тоже оставил следы на нежной коже — на бедрах и на груди виднелись следы страстных поцелуев и объятий, — правда, это не были такие ужасные синяки, как на руках, и все же Тристану было жаль ее и неловко и он тихонько выругался. Она быстро оправила рубашку и спросила:
— Что?
— Ничего.
Он тоже встал и начал одеваться.
Тристан поднял с кровати ее платье. На юбке осталось лишь небольшое красное пятно. Он вдруг почувствовал, что со дна души поднимается нечто — темное, первобытное чувство. Стараясь вернуть самообладание, он старательно встряхнул и расправил смятое платье и отдал его Леоноре. Она высокомерно кивнула. Тристан застегнул рубашку, затем жилет, повязал галстук. Леонора возилась с платьем, и он сообразил, что она не умеет одеваться без помощи горничной.
— Позвольте мне.
Он ловко затянул шнуровку на спине, но прежде чем отпустить ее, притянул к себе за кончики шнурка и прошептал в ухо:
— Я принял решение. Я собираюсь жениться на вас.
Девушка выпрямилась, глядя перед собой, медленно повернулась, приняла из его рук плащ и очень уверенно и спокойно ответила:
— Я тоже приняла решение. Я не выйду за вас замуж. Я никогда и не собиралась выходить замуж.
Они спорили, спускаясь по лестнице, яростно шипели друг на друга, пока шли к парадной двери (чтобы Биггс не услышал), и опять ругались в полный голос в саду.