В помещении ктото вскрикнул, затем все зашумели. На пороге террасы появились лорд Глоссап и лорд Недерфилд.
Одного взгляда им было достаточно, чтобы понять, что произошло.
— О Господи! — Лорд Глоссап подошел поближе. — Дорогая моя, вы целы?
Порция, вцепившаяся в полу сюртука Саймона, сумела кивнуть. Лорд Глоссап неловко погладил ее по плечу, затем бросился к ступенькам и спустился вниз. Шагнув на газон, он повернулся и посмотрел на крышу.
— Я никого не вижу, но мои глаза сейчас уже не те.
Лорд Недерфилд позвал из гостиной:
— Заходите в комнату.
Саймон взглянул на Порцию, почувствовал, как она напряжена. Освободившись от его объятий, девушка позволила ему довести ее до двери.
В гостиной раскрасневшаяся леди О., стукнув тростью о коврик, воскликнула:
— Да что же это творится на белом свете?
Дверь открылась, и появился Бленкинсоп:
— Да, милорд?
Лорд Недерфилд махнул рукой:
— Немедленно найди Стоукса. На мисс Эшфорд было совершено нападение.
— О Боже! — Лицо леди Келвин покрылось мертвенной бледностью.
Миссис Бакстед подсела к ней и погладила ей руки.
— Нуну, мисс Эшфорд находится здесь, она цела и невредима.
Девицы Хэммонд, сидевшие рядом с матерью, залились слезами. Леди Хэммонд и Люси Бакстед, чувствовавшие себя не намного лучше, принялись их успокаивать. У миссис Арчер и леди Глоссап вид был весьма ошеломленный и удрученный.
Когда лорд Глоссап вернулся, лорд Недерфилд взглянул на Бленкинсопа и сказал:
— Пожалуй, передай Стоуксу, чтобы он пришел в библиотеку. Мы будем ждать его там.
Похоже, никакой полезной информации из произошедшего инцидента извлечь было нельзя.
С помощью Бленкинсопа и слуг установили местонахождение всех четверых подозреваемых. Джеймс и Десмонд ушли перед этим из гостиной и предположительно направились в свои комнаты; Генри находился в кабинете имения, а Эмброз в своей комнате писал письма. Каждый из них мог совершить покушение.
Стоукс и лорд Глоссап полезли на крышу; вернувшись, Стоукс подтвердил, что забраться на нее не составляло труда и любой здоровый мужчина способен был столкнуть каменную вазу с постамента.
— Ваза тяжелая, но она не закреплена на постаменте. — Стоукс посмотрел на Саймона и нахмурился. — У вас кровь.
Саймон взглянул на предплечье. Осколок распорол ему сюртук, и рукав был в крови.
— Кость не задета. Кровь уже остановилась.
Сидящая рядом с Саймоном Порция потянула его за рукав, чтобы посмотреть на рану. Увидев ее, она побледнела еще сильнее.
— Если мы вам больше не нужны, я бы хотела удалиться, — обратилась она к Стоуксу.
— Пожалуйста, — поклонился Стоукс. — В случае необходимости я могу поговорить с вами завтра.
Когда Саймон и Порция встали, Стоукс устремил красноречивый взор на Саймона. Догадываясь, что Стоукс намерен повторить очевидное — Порцию нельзя оставлять одну ни на минуту, — Саймон покачал головой. Она не останется одна, и ему не надо напоминать о причине.
Когда они поднялись по лестнице, Порция заявила:
— Нужно осмотреть эту рану. — И направилась к его комнате.
Саймон нахмурился, но последовал за ней.
— Рана пустячная, я даже не чувствую ее.
— Раны, которых люди не чувствуют, иногда ведут к гангрене.
Дойдя до его комнаты, она повернулась к нему.
— Рану надо промыть и смазать.
Саймон остановился, посмотрел на ее лицо — решительное и упрямое, хотя все еще остающееся бледным. Он распахнул дверь и сказал:
— Если ты настаиваешь.
Естественно, она настаивала, и ему ничего не оставалось, как сдаться. Придется сидеть с обнаженной грудью и терпеть ее вздохи и хлопоты.
С юных лет Саймон терпеть не мог, когда женщины суетятся вокруг него и лечат его болячки. У него было немало шрамов, но они его никогда не беспокоили.
И сейчас, скрипнув зубами и усмирив свою гордость, он позволил Порции возиться с ним.
Он чувствовал себя так, как может чувствовать победитель, низведенный до уровня беспомощного шестилетнего ребенка, не способного воспротивиться женской потребности проявить о нем заботу. Он словно попал в капкан.
Саймон внимательно следил за ее лицом, наблюдал внешне стоически, как она осторожно промывала, смазывала и перевязывала рану. Кстати, рана оказалась глубже, чем он предполагал. Порция разглаживала марлю на его руке, а он тем временем разглядывал ее пальцы — длинные, гибкие, тонкие, как и она сама.
И вдруг понял, что эмоции, которым он старался не давать хода, вновь наполняют и захлестывают его. Он снова вспомнил те минуты, когда они находились на террасе, и мышцы его в то же мгновение напряглись.
Она находилась совсем рядом, и тем не менее он был близок к тому, чтобы потерять ее.
Как только Порция выпрямилась, Саймон поднялся и отошел к окну. Подальше от нее, подальше от искушения закончить игру и схватить ее, заявить, что она принадлежит ему, и увезти ее отсюда, от грозящей ей опасности.
Порция видела, как он уходил, заметила его напряженность и то, как сжались его кулаки. Она убрала тазик и бинты. Затем остановилась возле кровати и посмотрела на Саймона.
Он стоял возле окна, глядя в ночь, внутренне напряженный и в то же время сдержанный. Убийца совершил ошибку. Ваза оказалась последней соломинкой. Порция была напугана и расстроена даже больше, чем думала сама, но сейчас ею ко всему прочему овладевал гнев. Конечно, очень прискорбно, что враг совершил убийство, даже дважды, но то, что он делает с ней сейчас, это еще хуже… она никогда и никому не позволяла вторгаться в свою жизнь.
Раздражение переросло в откровенный и яростный гнев, ее буйный нрав всегда брал верх над страхом. Она подошла и прислонилась к косяку оконной рамы.
— В чем дело?
Саймон посмотрел на Порцию, подумал и понял, что избежать ответа на вопрос не сможет.
— Я хочу, чтобы ты была в безопасности.
Она уловила напряженность и хрипоту в его голосе.
— Почему моя безопасность так важна? Почему ты всегда должен защищать меня?
Саймон отвернулся, посмотрел в сад.
— Я всегда это делал.
— Я знаю. Но почему?
Он стиснул зубы, какоето время ей казалось, что он так и не ответит. Однако он все же проговорил, понизив голос:
— Потому что ты дорога мне. Потому что… защищая тебя, я защищаю самого себя.
Эти слова дались ему нелегко. Он повернул к ней голову, встретился с ее взглядом, однако ничего не стал менять в своем заявлении.