Виктор отложил книжку и посмотрел на жену заинтересованно.
– Да, просьба, – повторила Тоня. – Пожалуйста, дай мне денег. Пять тысяч.
– Зачем? – удивился Виктор. Пять тысяч были для него несерьезной суммой, но его заинтересовал сам факт того, что она вдруг супруге понадобилась.
Тоня замялась.
– Мне нужно, Вить. Я не хочу рассказывать.
– Но я вообще-то как-никак твой муж, и мне хотелось бы знать, для чего тебе деньги.
Такой ситуации Тоня не предвидела. Она полагала, что Виктор просто даст ей деньги, и все. Его любопытство застало ее врасплох.
– Мне нужно, для своих дел, – уклончиво ответила она. – В конце концов, ты же сам говорил, что для тебя сто долларов – не сумма.
– Да, но, во-первых, ты просишь больше. Во-вторых, это для меня не сумма, а твои траты я приблизительно представляю, а потому и не могу понять, зачем тебе понадобилось столько денег.
Тоня совсем растерялась. В то же время в глубине ее души начало подниматься какое-то неизвестное ей чувство, больше всего напоминавшее злобу. Тоня постаралась подавить его и, подумав, рассудительно произнесла:
– Вить, я не собираюсь покупать наркотики или что-нибудь в таком роде. Мне просто нужны деньги… для себя самой.
– Ты что, к стилисту собралась? Или какую-нибудь шмотку купить?
Она помотала головой.
– Тогда зачем?
– Вить, я не могу тебе объяснить, – умоляюще сказала она. – Поверь мне, пожалуйста: деньги мне очень нужны.
– Ты их собираешься кому-то в долг дать, что ли, я не понял?
– Да не собираюсь я никому ничего давать! Они мне самой нужны. Понимаешь, самой!
– Тонь, вот давай только на крик не будем срываться, – покачал головой Виктор. – Подумай спокойно, и поймешь, почему я спрашиваю. Ты достаточно неопытный человек, вдруг кто-нибудь тебя обманул, а ты поверила и собираешься отдать деньги, которые я вообще-то зарабатываю нелегким трудом. А что, если тот человек тебя еще во что-нибудь втянет? Я же о тебе забочусь…
Его голос обволакивал Тоню со всех сторон, и она в очередной раз почувствовала себя дурой, потому что все, что он говорил, было абсолютно неправильно, но ей нечего было ему возразить. Не говорить же, что не нужно о ней заботиться! Виктор приведет тысячу причин, почему он так делает, и каждая будет убедительна.
– Господи, да никому я ничего не собираюсь давать! – не выдержала она. – Мне деньги на лечение нужны.
– На лечение? – удивился Виктор. – Ты же не ездишь больше в центр. И с месячными у тебя все нормализовалось.
– Нет, дело не в этом….
Стараясь упоминать только самое главное и опускать подробности, Тоня рассказала про визит к Антонине. Про то, чем визит был вызван этот, она промолчала – упоминать Глафиру ей показалось как-то… кощунственно. Виктор сначала слушал ее нахмурившись, потом улыбнулся широкой улыбкой, откинулся на спинку дивана и пару раз похлопал в ладоши.
– Ты что? – не поняла Тоня.
– Себе, умному, аплодирую, – объяснил Виктор. – В который раз убеждаюсь, милая моя, что ты человек совершенно наивный, неискушенный и любая шваль может из тебя веревки вить. Значит, резюмирую: ты перестаешь заниматься чушью – это раз. Денег тебе я, естественно, не дам – это два. И ты выливаешь ту ослиную мочу сейчас же в унитаз – это три. И, пожалуйста, больше такой ерундой не занимайся. Все-таки ты же не бабка Степанида, правда?
Он поднял с пола книжку и углубился в нее. Тоня осталась сидеть, словно пришибленная.
– Ты не дашь мне денег? – переспросила она, словно не веря.
– На какую-то фигню? – поднял глаза Виктор. – Нет, не дам. Я тебе объяснил почему. Мне, разумеется, не жалко, но ты своему организму ничего, кроме вреда, не причинишь.
Он опять уткнулся в книжку. Тоня встала и, ничего не соображая, вышла из комнаты. Она поняла хорошо только одно – платить ей за банку нечем и придется нести ее обратно, а сегодня она уже выпила столовую ложку с утра, на восходе. Но ведь месячные у нее теперь приходили вовремя, как обычно, и именно после того, как она начала пить настой. Значит, он помогает!
В каком-то отупении она вышла на крыльцо, но на улице оказалось так темно и холодно, а ветер был таким пронизывающим, что она тотчас вернулась обратно. Оставаться в комнатах не хотелось, и Тоня поднималась на второй этаж, на мансарду, не задумываясь о том, что там пыльно и грязно. Она включила свет в большой комнате, подняла валявшийся в углу стул и села на него. Что делать дальше, она не знала.
Настой ей необходим, Тоня это чувствовала. Говорить Виктору про интуицию было бесполезно, он бы только посмеялся. Убеждать – бессмысленно. Можно, конечно, попытаться занять деньги, а потом понемногу отдавать, но занимать Тоне было не у кого. Родители жили бедно, братья зарабатывали более-менее неплохо, но не настолько, чтобы взять и выложить пять тысяч.
С опозданием она поняла, что ей нужно было просто соврать, и никаких сложностей с деньгами не возникло бы. Скажи она Виктору, что собирается сходить с подружкой в кафе, он ни о чем бы не спросил! Господи, какая она глупая! Тоня обхватила голову руками и замерла.
Вокруг нее были свалены вещи, закрытые пленкой, на которой лежал толстый слой пыли. Здесь, в мансарде, в щели задувал ветер, по комнате гуляли сквозняки, а тусклая лампочка светила так тоскливо, что Тоне стало невмоготу. Она встала, выключила свет, на ощупь нашла стул и уселась обратно. Стало лучше.
Теперь дом словно нависал над ней, но это ее не пугало. Он не был ей враждебным, просто… просто пытался рассказать что-то, что могла услышать только она сама. Какую-то историю… про ребятишек, которые жили здесь, смеялись и хулиганили, плакали и прятались в углах. Девочка носила маленькую малиновую кофточку, связанную, наверное, ее бабушкой, а когда она выросла, кофточку отложили на память в старый-старый комод. А мальчишки постоянно бегали в шортах. Летом. А зимой – в маленьких тулупах из овчины. Дом добротный, и его хозяева, наверное, могли одевать своих детей в тулупы из овчины. Они, конечно, дрались, те ребятишки, и любили кубарем слетать с лестницы. А потом они выросли и уехали… то есть умерли…
Тоня вздрогнула. Она почти уснула, пока сидела на стуле в большой темной комнате, заваленной старыми вещами, и слушала нашептывания старого дома. Она почти уснула, и ей приснились какие-то незнакомые дети, бегавшие по его комнатам, и что-то еще, совсем уж непонятное. «Господи, что я делаю здесь? – ужаснулась Тоня. – Что я делаю здесь, в пустой темной комнате, в которой свищет ветер, в окружении старых, чужих вещей?»
«Ты здесь сидишь, потому что больше тебе некуда податься, – ответила она сама себе, – потому что твой муж отказался дать тебе денег на то, что ты считаешь нужным. Потому что его не интересует твое мнение. Потому что ты полностью от него зависишь». Тоня подняла голову и огляделась. Она прекрасно все видела в темноте, обступившей ее со всех сторон. Злость, которая пыталась всколыхнуться в ней раньше, теперь проснулась окончательно. Что она делает? Сидит здесь и только что не плачет, что ей не хватило ума обмануть мужа! Как унизительно!