– Итак?
Тон ее был неожиданно чувственным, обольстительным и зазывным. Вопрос, вызов и откровенный соблазн – все слилось в одном слове.
Медленно улыбнувшись, он поднял руку и снял с ее носа очки. Понимая, что сам этот жест означает капитуляцию.
– Вы можете обойтись без очков?
Пенелопа удивленно моргнула, улыбнулась и кивнула:
– Я всего лишь близорука и вполне ясно вижу все на расстоянии пяти футов.
– В таком случае… – Он положил очки на столик. – Они вам не понадобятся.
Барнаби наслаждался осознанием того, что она здесь, пришла по доброй воле и готова отдаться ему.
Это был пьянящий момент. Он крепко прижался губами к ее губам, словно обещая грядущие наслаждения.
Он даст ей все, о чем она просит. Покажет ей, что такое страсть. Истинное желание. Безграничное наслаждение.
Одним сильным нажатием он провел ладонью от ее талии к холмикам грудей.
Пенелопа ахнула, не отнимая губ. Он и раньше ласкал ее, но теперь, когда обрел уверенность, что на этом не остановится, прикосновения стали более пылкими. Несравненно более страстными.
Каждое было обещанием.
Восторг и тепло распространялись по телу Пенелопы. Пламя наслаждения сжигало ее. Груди заныли: им стало слишком тесно в шелковом плену.
Придавленная тяжестью его тела, она прижалась ноющей плотью к его ладони и тихо застонала.
Тогда он ловко, не торопясь, расстегнул пуговки ее лифа, так что края разошлись и давление на груди ослабло.
Все это вдруг возбудило в ней еще более сильную жажду чего-то неведомого. И Барнаби, словно ощутив это, сжал ее все еще прикрытую шелком грудь.
Он играл, испытывал, терзал ее чувства, проверяя и изучая реакции. Обучал ее, показывал, сколько восторга может получить она от простого прикосновения.
Другая рука Барнаби, лежавшая на ее талии, скользнула вниз, по ее бедру, и медленно провела по ягодице, не властно, скорее обещающе, рассылая жар и огненные искры по всему ее телу.
Неужели это страсть разгоралась в ней?
Барнаби прервал поцелуй и, подняв голову, посмотрел на нее из-под тяжелых век. Еще секунда – и его губы искривились в опасной улыбке. Он перекатился на спину, увлекая ее за собой.
Пенелопа от неожиданности растерялась, попробовала приподняться, но он снова обнял ее за талию и, притянув к себе, завладел губами в новом поцелуе.
Забрав ее в плен, он ослабил хватку.
Несколько секунд она свыкалась с необычной позицией, с теплом его мускулистых ног и твердой плоти между чувствительными внутренними поверхностями бедер.
Потом она ощутила, как его пальцы быстро развязывают шнурки у нее на спине. Когда края платья разошлись, он проник ладонями под ткань.
Нетерпение его все росло. Усилием воли он подавил неуместные порывы и согнул ее ноги в коленях так, что, упершись ладонями в его грудь и приподнявшись, она словно оседлала его.
И поскольку он лежал высоко на подушках, оказалось, что она сидит на его талии, так что ее груди оказались вровень с его лицом.
Именно там, где ему и хотелось.
Вздохнув от удовольствия, он поднял руки и спустил платье с ее плеч. Рукава скользнули вниз, сковав руки. Пенелопа взглянула в его лицо. Он смотрел на то, что открылось его глазам. И выражение было сдержанным. Он явно управлял ситуацией. И владел собой. Как и Пенелопой. Но в глазах пылало вожделение. Горело синим огнем, который согревал ее.
А он в это время ловил ее запястья, чтобы расстегнуть пуговицы на манжетах. Наконец и рукава сползли с ее рук. Она позволила ему помочь, после чего вцепилась в его плечи. Теперь лиф лег вокруг талии мягкими складками, а Пенелопа с восторгом предвкушала, что будет дальше.
И не слишком удивилась, когда он потянулся к длинным концам банта, которым был завязан присобранный вырез ее сорочки.
Барнаби потрогал тонкую шелковую тесемку. Он давно гадал, что именно носит она под платьями. Фантазировал… грезил… и она его не разочаровала.
Сорочка, как и платье, была очень простой. Ни единой оборки или волана. Зато ткань была тончайшей. Прозрачный, почти невесомый шелк, слегка шелестевший при малейшем движении, как ласка любовника – дерзкая, бесстыдная, обольстительная.
Та скрытая чувственность, которую он с самого начала ощущал в ней, существовала на самом деле. И его тело напряглось как струна. Наверное, потому, что она девственна, и он первым видел ее такой – разгоряченной, потерявшей голову…
Он прерывисто вздохнул, цепляясь за остатки самообладания, и благоговейно поднес ладони к ее грудям.
Его руки медленно ласкали ее соски. Чуть сжимали. Гладили. Ее глаза были закрыты, а между бровями прорезалась тонкая морщинка. Хищно улыбаясь, он приподнял голову и… лизнул.
Она охнула, покачнулась, но не открыла глаз.
Звук проник ему в душу. Он снова стал увлажнять языком розовый бутон, пока ее ногти снова не впились ему в плечи. Только тогда он захватил губами пульсирующую вершинку.
Она жалобно застонала, но стон словно застрял у нее в горле, и тело заныло еще сильнее. Она почти обезумела. Задыхаясь, теряя голову, она боялась, что больше не выдержит. Но он продолжал играть с ее грудями. Жар, исходивший от его языка, постепенно спускался вниз, сосредоточившись между ее бедрами. Заветное местечко влажнело, набухало, пульсировало.
И он, казалось, это понял. Она даже не заметила, как он поднял ее юбки, чтобы скользнуть под них рукой и сжать ее бедра. Погладить ноги. И снова подняться до талии.
Хотя ее глаза по-прежнему были закрыты, но, по мере того как его ласки становились все более изощренными, а длинные умелые пальцы, скользнув между ее бедер, стали гладить сомкнутые створки ее лона, она дрожала все сильнее.
Наконец его пальцы скользнули между ее влажными бедрами и медленно, неуклонно проникли внутрь.
И тлеющий в ней огонь внезапно вспыхнул ярким пламенем.
Пламенем, которое разжег он.
Снова и снова он подводил ее к краю.
И каждый раз пламя грозило пожрать ее чувства, разум, волю.
Она ничуть не сомневалась, что Барнаби желает ее, жаждет ее. Но поистине откровением стало осознание того, что он стремится возбудить желание и в ней. Старается, чтобы она захотела его с таким же отчаянием, какое она ощущала в нем.
Она вдруг поняла, что его повторяющиеся ласки постепенно поднимают ее на новые высоты чувственности.
И когда он проник в нее уже двумя пальцами, откровенно готовя ее к своему вторжению, она охнула и прильнула к нему, снова зажмурившись.
Но тут он снова отнял руку, оставив ее словно парить в воздухе.