– Конечно.
Она поднялась, подошла к столику и положила письмо рядом с серьгами. И, повернувшись, долго изучала его: широкая обнаженная грудь, темная грива, обрамляющая поразительно красивое лицо, глаза цвета полуночи, устремленные на нее. Она подошла к нему, протянула руку и, когда он сжал ее пальцы, села рядом на постель.
Он посмотрел ей в глаза и просто сказал:
– Пожалуйста, останься здесь и позволь мне и Далзилу уладить эту историю.
– Нет, – ответила она, не задумываясь.
Лицо его словно отвердело. Он хотел что-то возразить, но она остановила его, подняв руку:
– Нет, подожди. Мне нужно подумать.
Он, не веря своим ушам, вытаращил глаза, но тут же упал навзничь на матрац, громко выругался, вполголоса высказал свое мнение по поводу ее мыслительных процессов, вернее, полного отсутствия таковых.
Она пыталась взять себя в руки, сознавая растущее между ними напряжение.
– Я знаю, почему ты хочешь оставить меня здесь.
– По-моему, ты уже видела, как я реагирую на малейшее насилие по отношению к тебе, не говоря уже о том, что где-то на свободе бродит безумец, готовый в любую минуту перерезать тебе горло. Так о чем тут думать?
Но Пенни выдержала его взгляд.
– Если не считать того, что на карту поставлено нечто куда более важное, чем забота о твоих защитных инстинктах.
К ее удивлению, он вздохнул и отвернулся первым. И выпалил красочное французское выражение, касающееся бесплодности всяких попыток урезонить ее.
Она только сильнее стиснула его пальцы.
– Я все поняла.
Он злобно фыркнул.
Оба пытались смягчить неприятный момент, что давалось нелегко им обоим. Но теперь назад дороги не было.
Он происходил из лордов-завоевателей, и одним из его сильнейших инстинктов был именно защитный. Любой ценой уберечь невинных, особенно тех, кто ему небезразличен. Особенно ее. Она смирилась с тем, что он готов убить любого, кто посмеет ее обидеть. Но и сама Пенни – не слабая беспомощная дурочка, и он всегда признавал это и старался сдержать свои порывы, чтобы не ранить зря ее гордость. На этот раз опасность была близка и реальна, и он вряд ли позволит ей сражаться с ним бок о бок.
Она все видела, все понимала, но теперь была уверена, как важно быть рядом с ним. Вот только как объяснить ему?
Отняв руку, она соскользнула с постели и встала. Скрестила руки на груди, прошла несколько шагов, потом повернулась и медленно пошла обратно.
Чарлз видел, каким сосредоточенным стало ее лицо, и, едва она приблизилась, быстро сел, потянул ее к себе и поставил между коленями.
– Понимаешь, – начала она, – есть две причины, по которым я должна идти с тобой. Прежде всего игра была затеей Селборнов, придуманной Эмберли и моим отцом. Эмберли представляет одну сторону, я – другую. Вместо отца и Гренвилла, которых больше нет. И с Эмберли должен быть кто-то из нас. Я могла бы указать, как он стар и дряхл, но дело не столько в этом, сколько в преданности семье, и ты это понимаешь.
Он обреченно вздохнул:
– И нет смысла спорить?
– На моем месте ты сделал бы то же самое.
Он не мог ей возражать.
– А другая причина? Более важная?
– Ты.
Пенни молча сжала ладонями его лицо, заглянула в синие глаза. Увидела, как он нахмурился, прочитав решимость в ее взгляде.
– Мне важно пройти через это с тобой. Мы так долго были в разлуке. Меня не было в твоей жизни более десяти лет. Как не было тебя в моей. Если мы хотим пожениться, если я буду твоей женой, значит, должна делить твою жизнь. Всю. До конца. Не позволю, чтобы меня исключали, защищали, оберегали, запихивали в темный уголок даже ради моей собственной безопасности. Если мы поженимся, значит, я всегда буду рядом, в самом истинном смысле этого слова.
Теперь она понимала, как важно для него больше не знать одиночества. Всегда быть вместе с ней. Она решила сопровождать его в Лондон, в основном повинуясь интуиции.
И интуиция не подвела. Она наблюдала за ним с самого отъезда из Уоллингема. Потому что отныне сумела увидеть то, что находится под маской. Наблюдала, как он вел себя и реагировал во время утомительного путешествия, а потом их пребывания здесь, разговоров с Эмберли и Далзилом. И самое главное, с родными. Видела его отношение к ней. Знала, что все было бы по-другому, откажись она поехать с ним.
И если у нее еще оставались какие-то сомнения относительно этого, его сегодняшнее поведение окончательно их рассеяло. Когда они приветствовали первых гостей, она понимала, как он напряжен, но сумел не показать этого и вел себя как любезный хозяин, готовый развлекать гостей хоть до рассвета. И все же, случайно заметив, как он окидывает взглядом бальный зал, она вдруг осознала: он старается держать присутствующих на расстоянии. Настолько привык к бесконечному одиночеству, даже в толпе. Оборонялся против всех, не доверял никому… кроме Пенни.
По мере того как продолжался вечер, он понял, что она вовсе не возражает быть связующим звеном между ним и блестящим обществом, и почти незаметно изменил свое отношение к окружающим. К концу вечера он словно перестал постоянно обороняться от невидимого врага. И смеялся искренне, от души.
Она была единственной, кому он безгранично доверял. Она могла стать его якорем, другом и помощницей, той, в ком он так отчаянно нуждался после долгих лет одиночества. И его мать поняла это, недаром одобрительно улыбалась с другого конца бального зала. Возможно, правду подозревали и несколько других матрон, хорошо знавших Чарлза.
Он нуждался в ней. И множество раз бесчисленными способами давал ей это знать, но она до сих пор не видела, насколько велика эта нужда. Потому что все еще привыкала к этому положению. Училась справляться с ним.
Она глубоко вздохнула, отняла руки от его лица и переплела его пальцы со своими.
– Мы слишком долго жили друг без друга, но больше так не должно продолжаться. Если у нас будет совместное будущее, значит, мы должны делить все. Беды и радости.
Чарлз нахмурился, пытаясь проникнуть в истинное значение ее слов. Она не согласилась выйти за него, просто устанавливает границы.
– Так это именно тот брак, на который ты согласна? Которого ты хочешь?
– Да. Если ты желаешь, чтобы у нас было совместное будущее, значит, это будущее должно быть полным. А не той частью, которую ты считаешь нужным выделить для меня. Для моей же безопасности.
Не слишком мудрый ультиматум для такого человека, как Чарлз. Она пыталась избежать крайних мер, но с ним лучше действовать прямо.
Несколько мгновений он бесстрастно озирал ее, потом осторожно отстранил, встал и отошел. Остановился, повернулся и пронзил ее взглядом, обладавшим – буйной мощью грозовой ночи. Он говорил о насилии, и оно присутствовало здесь в этот момент. Она понимала, что такое подделать невозможно.