Жар, который лесным пожаром распространялся по ее венам, расцветая огненными языками под кожей. Расплавляя кости, лишая воли…
И она решилась. Сложила оружие. Позволила всему, что накапливалось тринадцать лет, не имея выхода, вылиться наружу. Теснее прильнула к нему, не прерывая поцелуя.
И ощутила, как он замер… и содрогнулся. Почувствовала в нем перемену: напряженные мускулы, словно пытающиеся сдержать бурный поток.
Но она, вне себя от счастья, открыла все шлюзы. Ей хотелось куда больше того, что он мог ей дать, и впервые на ее памяти он казался если не бессильным, то неуверенным в себе.
Чарлз никак не мог обрести твердую почву, так внезапно выбитую из-под него Пенни. Единственное, что в мире осталось реального, – это она и желание, захлестнувшее их обоих: более жаркое, более сильное, более напряженное, чем раньше, и пугающе мощное. И это она была страстью и желанием, жаром и воплощением наслаждения, которого ему еще не довелось испытать. Они вместе плыли по волнам неизведанного… и он понятия не имел, как вернуться в настоящее.
Не имел и не слишком хотел.
Она была топливом для его огня… он мучительно жаждал ее близости. Окончательной близости. И в этот момент нуждался в том, чтобы оказаться в ней, куда больше, чем в воздухе.
Но только не здесь.
Трезвый внутренний голос ворвался в сознание в редкий момент просветления. Да, безумие, и он это знает. Но остановиться не мог. Не находил сил оторваться от нее.
Пенни прижалась еще теснее, обхватила его шею, и он не смог противиться ее зову, не смог устоять против поцелуя, окончательно повергшего их в водоворот, туда, где бурлили подводные течения, и голос желания стал непреодолимой силой, таща их на дно.
Им обоим грозила неминуемая опасность. Он положил ладони на ее груди, стал мять, сжимая соски, обвел линии стройной спины, упругие шары ягодиц, изгибы бедер. О, как он хотел трогать ее обнаженную кожу, целовать каждое местечко прекрасного тела… Но не здесь! Не здесь!
Нужно остановиться. До того как…
Она снова прижалась к его губам, чуть куснула и резко отстранилась, прервав поцелуй. Слава Богу.
Все еще не открывая глаз, он прерывисто вздохнул и поднял веки.
Задыхающаяся, стонущая, по-прежнему державшая его лицо в ладонях, она смотрела на него широко раскрытыми глазами, сквозь освещенный луной полумрак. Оба так и не пришли в себя, оба пытались отдышаться, отчаянно старались взять себя в руки, обрести некое подобие самообладания.
Выстоять против приливной волны, бушующей вокруг них.
Никогда в жизни он не был так беспомощен перед лицом чего-то гораздо более сильного, чем он сам. Чего-то такого, против чего его воля не устояла.
И остро чувствовал тепло ее гибкого тела, распластанного на его груди.
Ее состояние было не лучше.
Он увидел, как расширились ее глаза, и понял, что в отличие от него она лучше владеет собой.
И доказала это, откинувшись в его объятиях.
– Вот…
Ее голос дрожал, но она упрямо продолжала:
– Именно поэтому мне и нужно срочно перебираться в Уоллингем.
Что тут можно возразить? Последние десять минут наглядно показали, как велика необходимость в ее отъезде.
Она вырвалась… именно вырвалась: он все еще не мог заставить себя отпустить ее, потерять ощущение этого душистого тела в своих объятиях… Не притянуть к себе еще раз.
Похоже, она поняла его состояние, потому что повернулась и, едва заметно пошатываясь, побрела по коридору.
Он смотрел ей вслед, смотрел, пока она не исчезла в тени, пока не услышал стук двери ее спальни. Только потом он нашел в себе силы глубоко вдохнуть, почувствовать, как возвращается некое подобие разума.
Немного погодя, когда стук крови в висках достаточно унялся, чтобы услышать собственные мысли, он немного пришел в себя. Достаточно, чтобы воспротивиться порыву броситься в ее комнату. В ее постель или куда бы она ни пожелала.
С тихим отчетливым проклятием он зашагал к себе. Завтра она будет в Уоллингеме. Слава Богу, завтра будет другой день.
Несмотря на решимость, Пенни не слишком спешила покинуть Эбби и была готова к отъезду только поздно утром.
Она долго не засыпала, зато перед рассветом заснула так крепко, что проспала. И попросила прислать ей завтрак в комнату, чтобы не встречаться с Чарлзом.
Ее поведение прошлой ночью стало откровением для самой Пенни. Пока она не потеряла контроль над собой и перестала сдерживаться, понятия не имела, сколько всего скрыто в ней, сколько копится под внешней сдержанностью. До этого момента она не понимала, как сильны ее чувства к нему, вернее, какова природа того, что она к нему испытывает.
Последнее действительно было откровением. Ничего не скажешь.
Теперь, когда он был дома, когда стал ближе к ней, чем раньше, эти чувства становились все сильнее, продолжали расти и крепнуть, чего она не могла предвидеть.
С одной стороны, она была возмущена, с другой… зачарована.
Нет, это даже к лучшему, что она возвращается в Уоллингем.
Уныло жуя тост, она вспоминала вчерашний вечер. Понял ли он, что происходит с ней? Раньше он видел ее насквозь и, наверное, не потерял этой способности и сейчас. Насколько она знала, женщины бросались ему на шею, и если он остался слеп к ее взрыву, может, в этом ее спасение. Не хватало еще, чтобы он узнал о ее чувствах! То, что он ее желает, вовсе не удивительно. Так было, так будет.
Ее мысли вернулись к основной причине возвращения домой. К Николасу. К расследованию. И к убийству Джимби. Ее решимость сыграть свою роль в разоблачении изменников была тверже камня.
Сурово сведя брови, она допила чай и поднялась. Пора одеваться.
Только выйдя из комнаты, одетая, как подобает девице из общества, в модную амазонку, она вспомнила, что Чарлз сегодня собирался сообщить лорду Калверу о гибели Джимби. Если поторопиться, она сумеет ускользнуть до его возвращения.
Пенни промчалась сквозь галерею и уже сбегала по ступенькам, когда увидела Чарлза.
Он стоял посреди холла, наблюдая за ее быстрым спуском. Пенни замедлила шаг. Он был одет в куртку для верховой езды, бриджи и сапоги. Волосы взъерошены, словно он только сейчас вошел. Вот тебе и план побега.
Чарлз отпустил Филчетта, с которым о чем-то беседовал, и направился к подножию лестницы.
– Пойдем в библиотеку.
Она молча подчинилась, подойдя к стоявшему перед камином креслу, обернулась и вызывающе уставилась на него. Впрочем, вряд ли он упомянет о вчерашнем происшествии. В таком случае и она промолчит: чем меньше заострять на этом внимание, тем лучше.