Завтра же он пошлет человека в Лондон: хотя не существует контактов с французами, о которых не знает Далзил, вполне возможно, что происходит нечто такое, о чем тот не осведомлен.
Весьма шаткая надежда, но все же проверить не мешает.
А пока что состояние Пенни было только одной из проблем, и, возможно, наименее сложной.
Зато его мысли находились в полном разброде.
Он остановил Пенни в галерее перед окном, так, чтобы уже меркнувший свет луны упал на ее лицо. Она удивленно моргнула, не поняв, в чем дело.
Предвидя неминуемый поединок, Чарлз раздраженно вздохнул, отпустил ее и рассеянно провел рукой по волосам.
– Теперь я не уверен, так ли уж необходимо тебе вернуться в Уоллингем.
Пенни мгновенно насторожилась, пытаясь понять ход его размышлений.
– Из-за убийства Джимби? Думаешь, это дело рук Николаса?
– Кто еще, кроме меня и тебя, расспрашивал о знакомствах Гренвилла?
– Но зачем?
– Чтобы помешать нам допросить Джимби. Узнать то, что, возможно, узнал он, прежде чем перерезать бедняге горло.
Пенни медленно кивнула, глядя куда-то мимо него. Он не видел ее глаз. Не понимал, о чем она думает. И поэтому решительно повернул Пенни лицом к себе.
– Тебе следует остаться здесь. Мы можем установить тщательнейшую слежку за Николасом, и…
– Нет, – гордо вскинула голову Пенни. – Мы договорились. Живя там, я могу постоянно присматривать за ним, а ты получишь возможность приезжать ко мне в любое время. Чем чаще мы будем его видеть, тем скорее он потеряет самообладание…
– А если, потеряв самообладание, он решит, что ты, вероятно, слишком много знаешь?
Ему показалось, что она побледнела. Но глаз не отвела. Наоборот, упрямо вздернула подбородок.
– Чарлз, имеются две очень веские, достойные и неопровержимые причины, по которым я должна вернуться в Уоллингем. Первая – жизненная необходимость не спускать глаз с Николаса, особенно если это именно он убил Джимби. Нужно любой ценой узнать, чем занимается Николас, и это лучше всего сделать тому, кто живет в Уоллингеме, что также дает тебе предлог приезжать как можно чаще и оставаться подольше. И, самое главное, не забывай, что это мои отец и брат продавали секреты французам. Честь моей семьи запятнана…
– Но не тебе за нее мстить, – прошипел Чарлз, грозно нависая над ней. – Тебе совершенно не обязательно в этом участвовать. Никто не ожидает…
– Плевать мне на мнение окружающих! – взвилась Пенни, ни на дюйм не отступая. – Главное – то, что я считаю нужным. И для этого пойду на все.
– Пенни…
– Нет!
Она злобно сверкнула глазами.
– Скажи мне только: будь ты на моем месте, неужели не чувствовал бы и не поступал бы так же?
Его зубы были стиснуты так, словно вот-вот треснут. Плотно сжав губы, он молчал.
– Вот именно, – кивнула она. – Поэтому я, как условлено, еду утром в Уоллингем.
– А как насчет другой, столь же убедительной причины? Лишь бы найти слабое место в ее обороне, а уж он им воспользуется!
Она надолго задумалась. Он выжидал.
– Ты был прав, – выговорила она наконец. – Оставаться под одной крышей с тобой опасно. Ты представляешь для меня куда большую угрозу, чем Николас.
Он смотрел в глаза цвета дождевых облаков, упивался прямотой, безусловной честностью во взгляде и ощущал неизбежную реакцию на ее слова… ее признание.
И, молча сжав кулаки, медленно сказал:
– Знаешь, я бы предпочел сам быть для тебя угрозой, чем позволить что-то в этом роде любому другому мужчине. По крайней мере я не собираюсь тебя убивать.
«Но то, что ты творишь с моим сердцем, ранит еще больнее…» – едва не выпалила Пенни, однако заставила себя сделать глубокий вдох, прежде чем ответить:
– Тем не менее завтра я уезжаю в Уоллингем. Она спокойно отступила.
Он выругался и потянулся к ней.
Пенни попыталась увернуться, но оказалась чересчур медлительной. Он схватил ее, рывком дернул к себе и впился в полураскрытые губы.
Она не успела сказать ни слова, как Чарлз прижал её к себе и завладел губами, язык проник в ее рот, как завоеватель в поверженный город.
Большей глупости он сотворить не мог и твердо знал, что подобная попытка обречена на неудачу. Знал и не мог остановиться. Не мог совладать с первобытными инстинктами, вырвавшимися на свободу, инстинктами, настаивавшими, чтобы он просто предъявил на нее права и покончил с этим. Только тогда он сможет покорить ее своей воле, защитить и уберечь от опасности.
Эта неутолимая потребность знать, что ей ничто не грозит, особенно учитывая события последних дней, была достаточно сильна, чтобы заставить Чарлза потерять голову.
Все линии обороны растворились при яростной атаке Чарлза. Под его жестким жгучим поцелуем, который лишил ее способности мыслить, окончательно закружил голову. Этот поцелуй мог сжечь любое сопротивление.
До чего же несправедливо! Значит, он способен единственным поцелуем взять ее в плен, превратить в покорную куклу…
Но он продолжал прижимать ее к себе. Огонь к огню, грудь к груди, бедра к твердым мышцам бедер.
Пенни едва успела тихо охнуть, сжигаемая этим палящим пламенем. В любую секунду оно уничтожит последние остатки воли, и тогда она пропала.
Она давно оставила попытки думать и только реагировала. Подняла руки, зарылась пальцами в шелковистую массу локонов и обмякла.
И поцеловала его в ответ.
Излив в этом отчаянном поцелуе так долго сдерживаемые эмоции. Все до последней унции. Прижала губы к его губам, позволила своему языку сплестись с его языком в буйном, языческом, необузданном танце.
И впервые в жизни она поняла, что шокировала его. Потрясла настолько, чтобы заставить поколебаться, сделать все, чтобы последовать ее примеру, взять верх, снова вырвать у нее власть.
Но она не собиралась сдаваться.
Еще мгновение – и схватка превратилась в жесточайшую дуэль, в которой с самого начала первенство принадлежало ей. Теперь они вполне могли бы помериться силами, не то что тринадцать лет назад… и все же он по-прежнему был хозяином, а она – смиренным подмастерьем. Шаг за шагом, дюйм за дюймом он завоевывал ее, завладевая чувствами. Уносил все дальше в манящее море желания. Наслаждения. Потребности получить больше.
И вдруг она ощутила, что хватка ослабла, его руки скользнули вниз, по ее спине, бедрам, сжали ягодицы…
и он привлек ее еще ближе, яростно распаляя так и не погасший жар.