— Это мой сон, а не твой. И мне шестнадцать исполнилось совсем недавно.
— А Мэкон на нас не рассердится?
— Мэкон умер, ты что, не помнишь? Наверно, ты и правда спишь.
Да, я не помнил ничего, но сейчас воспоминания обрушились на меня горной лавиной. Мэкон умер. Сделка. Лена бросила меня, но на самом деле нет, ведь она здесь. У меня внутри все перевернулось, я ощутил боль утраты, вину за все, что я натворил, за то, на что она пошла ради меня. Но я взял себя в руки и спросил:
— То есть мы — во сне?
— Да.
— А кто кому снится: ты — мне или я — тебе?
— А что, есть какая-то разница? Это же мы, — ушла от ответа Лена.
— Когда я проснусь, ты исчезнешь? — попробовал я зайти с другой стороны.
— Да. Но я должна была увидеться с тобой. Только так мы можем нормально поговорить.
На Лене была моя старая мягкая белая футболка. Волосы растрепались, но она всегда казалась мне прекрасной именно в те моменты, когда сама была уверена, что отвратительно выглядит. Я обнял ее за талию и притянул к себе:
— Эль, я видел маму. Она рассказала мне о Мэконе. Думаю, она любила его.
— Да, они любили друг друга. Мне тоже являлись те видения.
— Они были очень похожи на нас, Лена, — ответил я, ощутив волну облегчения от того, что связь между нами не прервалась.
— И им тоже не удалось остаться вместе. Как и нам.
Наверняка это сон. Иначе мы бы не смогли так спокойно, почти отрешенно говорить вслух об этих ужасных вещах, которые, тем не менее, были правдой. Как будто все это происходит не с нами, а с посторонними людьми.
Она прижалась к моей груди, стряхивая грязь с рубашки. А почему рубашка в грязи? Я попытался вспомнить, но не смог.
— Что же нам делать, Эль?
— Не знаю, Итан. Мне страшно.
— Чего ты хочешь?
— Тебя, — прошептала она.
— Тогда почему это так тяжело?
— Потому что у нас все неправильно. Когда я с тобой, все неправильно.
— И это тоже неправильно? — спросил я, крепче прижимая ее к себе.
— Нет. Но это уже неважно. Неважно, что я чувствую, — вздохнула она, спрятав лицо у меня на груди.
— И кто тебе такое сказал?
— Никто, — ответила она и посмотрела на меня золотистыми глазами.
— Ты не должна идти к Великому барьеру, поверни назад!
— Я не могу остановиться. Надо узнать, чем это закончится.
— А почему ты не хочешь узнать, чем все закончится у нас? — спросил я, накручивая на палец прядь ее черных кудрявых волос.
— Потому что я знаю, чем все это закончится для тебя. — Она улыбнулась и погладила меня по щеке.
— А чем?
— Вот этим…
Она склонилась надо мной и поцеловала, ее волосы закрыли мое лицо, словно пелена дождя. Я отдернул покрывало, и она забралась под него, с готовностью погружаясь в мои объятья. Мы целовались, каждое ее прикосновение обжигало меня. Мы перекатывались по кровати, сверху оказывался то я, то она. Жар ее прикосновений душил меня, и в какой-то момент я обнаружил, что не могу дышать. Кожу жгло будто огнем, и когда я наконец, не выдержав, оттолкнул ее, оказалось, что так и есть.
Нас окружали языки пламени, поднимавшиеся высоко, насколько хватало глаз, кровать превратилась в каменную плиту. Все вокруг пылало в желтых всполохах пламени Сэрафины. Лена закричала и вцепилась в меня. Мы очутились на самом верху массивной пирамиды из ветвей и стволов вырванных с корнем деревьев. На каменной плите был вырезан круглый чародейский символ.
— Лена, очнись! Это не ты! Ты не убивала Мэкона! Ты не должна выбирать Тьму! Это все книга! Эмма все рассказала мне.
Но этот костер предназначался нам, а не Сэрафине. Мне показалось, что я слышу ее смех… Или это засмеялась Лена? Сейчас я не мог отличить одну от другой.
— Эль, послушай меня! Ты ничего не должна…
Но Лена меня не слышала. Она просто кричала. Потому что не могла не кричать.
Языки пламени поглотили нас обоих, и я проснулся.
— Итан, просыпайся! Нам пора!
Я резко сел, задыхаясь, весь мокрый от пота, и посмотрел на свои ладони — ничего. Ни единого ожога, ни одной царапины. Самый обычный кошмар. Я огляделся: Лив и Линк уже встали. Пытаясь успокоиться, я потер лицо руками. Сердце отчаянно колотилось, как будто кошмар был реальностью, и я чуть не умер. Чей же это был сон: ее или мой? Неужели у нас действительно все закончится именно так? Огонь и смерть? Сэрафина будет просто счастлива.
Ридли сидела на скале и сосала леденец. Сейчас это выглядело почти трагично. Похоже, за ночь она перешла со стадии потрясения на стадию отрицания. Она вела себя так, словно ничего не изменилось. Мы не знали, как нам себя вести. Ридли напоминала ветеранов войны, которые страдают от посттравматического синдрома и, вернувшись домой, продолжают думать, что они до сих пор на войне.
Она тряхнула волосами и выжидающе посмотрела на Линка:
— Подойди-ка сюда, Горячий Стержень!
— Пожалуй, пропущу, — отозвался Линк, доставая из моего рюкзака бутылку воды.
Ридли сняла темные очки, посмотрела на него еще внимательнее, и тут мы поняли, что она действительно лишилась способностей. Ее глаза были точно такого же голубого цвета, как у Лив.
— Я сказала: «Иди сюда!»
Ридли немного подняла мини-юбку, обнажив синяк на бедре. Мне стало ее жаль. Теперь она больше не сирена, а обычная девчонка, хоть и слегка странно одетая.
— Зачем? — непонимающе посмотрел на нее Линк.
— Хочешь поцеловать меня? — спросила Ридли, в отчаянии лизнув леденец.
Я подумал, что если Линк подыграет ей, то это лишь немного оттянет неизбежный конец, но он отвернулся и виновато ответил:
— Нет, спасибо.
— Наверное, это временно, скоро моя сила вернется, — голос Ридли заметно дрожал.
Она пыталась убедить в этом в первую очередь себя. Кто-то должен сказать ей правду. Чем раньше она смирится с тем, что произошло, тем быстрее сможет оправиться от этого. Если, конечно, сможет.
— Твоя сила больше не вернется к тебе, Ридли, — тихо сказал я.
Она резко повернулась ко мне и дрожащим голосом заявила:
— А тебе-то откуда знать? Думаешь, что все знаешь, раз встречался с чародейкой?
— Оттуда. У темных чародеев золотистые глаза.
Ридли поперхнулась и быстро задрала грязную майку, обнажив нежную золотистую кожу живота. Татуировка вокруг пупка пропала. Она провела пальцами по коже, а потом скрючилась и прошептала:
— Это правда! Она действительно лишила меня силы!