— Но ты сказала…
Она вздохнула.
— Я сказала, ты женился на мне ради собственного удобства, чтобы я заботилась о твоих детях, присматривала за редкостями и за садом. Но ведь и я вышла за тебя, потому что мне нужно было где-то жить, нужно было имя, и, кроме того…
Она улыбнулась ему робкой дружеской улыбкой.
— Я любила тебя, Джон. С того самого момента, когда ты вошел в дом, а я спустилась по лестнице и увидела тебя.
Он взял ее за подбородок и повернул лицо к себе. Ее щеки разрумянились от смущения, но она решительно смотрела ему в глаза своим прямым темным взглядом.
— И ты прощаешь меня?
Она слегка повела плечами:
— Конечно. Ты же вернулся ко мне.
— И все еще любишь меня?
— Разумеется. С чего это мне меняться?
— Потому что я причинил тебе зло.
— Ты собираешься остаться дома? — спросила она со своей обычной практической прямотой.
— Да, я остаюсь.
— Тогда я прощаю тебя.
Он помолчал.
— Как ты думаешь, мы можем еще раз начать сначала? — спросил он. — С твоей любовью ко мне и моим желанием научиться любить тебя?
Румянец на ее щеках разгорался все ярче. Он заметил, что маленький беленький бантик на воротнике ночной рубахи задрожал от ее ускорившегося дыхания.
— Думаешь, у тебя получится полюбить меня?
Джон выпустил ее руку, прижался губами к шее и потом нежно развязал трепещущий бантик.
— Точно знаю, что смогу, — ответил он.
Он знал, по крайней мере, что может на это надеяться.
В конце апреля Александр Норман прислал в Ковчег записку.
Пишу второпях, чтобы сообщить вам последние новости. Король выехал из Оксфорда, оставив там двор. Никто не знает, куда он направляется, но это должно означать конец войны. С ним не более дюжины джентльменов. Скорее всего, он бежит во Францию, чтобы воссоединиться с королевой. Слава богу, наконец все закончилось.
Джон пошел к Эстер и положил записку на чертежный стол, за которым она занималась счетами по домашнему хозяйству, сидя в эркере перед венецианским окном в зале с редкостями.
— Что ж, наконец для него все закончилось, — сказал Джон.
Она быстро взглянула на мужа.
— Ты должен радоваться, что все кончено. Только подумай, страна снова вернется к нормальной жизни.
— К нормальной? — воскликнул он. — Кто будет королем, пока он в изгнании? Кто будет руководить страной?
— Парламент! — нетерпеливо ответила она. — Я полагала, что именно за это он и боролся!
— Не могу не думать о короле. Совсем один, без королевы, скачет куда-то, зная, что все потерял.
— Не он один, многие все потеряли, — мрачно заметила Эстер. — И сыновей, и братьев, и мужей. Еще пару лет, и Джонни тоже пришлось бы идти. С самого начала войны он просто рвался погибнуть на королевской службе.
Джон кивнул и повернулся к дверям.
— Просто я думаю о нем, — сказал он. — Как он скачет там совсем один. Очень надеюсь, что с ним есть кто-то, кто знает дорогу на Дувр.
— Ньюарк! [27] — воскликнул Джон и посмотрел на Александра Нормана, не веря своим ушам. — Какого черта ему надо в Ньюарке? Я думал, он собирается во Францию!
— Он просто прогулялся по окрестностям, — сказал Александр. — Нельзя не восхищаться, как красиво он это сделал. Он приблизился к Лондону на час верховой езды и явно подумывал, а почему бы не заехать туда, проверить, что думают люди.
Джон ахнул в ужасе.
— А потом он поехал по направлению к Кингс-Линн, а уж потом на север, в Ньюарк.
— Что, черт побери, он вытворяет?
— Думаю, он просто не знал, что делать, — ответил Александр. — Думаю, он скакал и надеялся — вдруг что-нибудь произойдет, вдруг ему повезет, появится французская армия, или придут ирландцы, или вдруг парламент поведет себя по-другому. Думаю, он просто тянул время, прежде чем сдаться.
Джон покачал головой.
— Шотландцам? — безрадостно спросил он.
Александр кивнул.
— Шотландской армии в Ньюарке.
— Он думает, они будут обращаться с ним лучше, чем его собственный народ? — с напором в голосе спросил Джон. — Он так плохо думает об англичанах, что идет к шотландцам, которые первыми выступили против епископов и молитвенников? Он забыл, что его собственный отец покинул Шотландию, отправился на юг и никогда не возвращался туда по собственной воле? Его отец говорил: «Нет епископов, нет и короля!» А у шотландцев никогда не было епископов.
Френсис, сидя у камина в гостиной дома в Ламбете, шила крошечную ночную рубашечку, но, услышав огорчение в голосе отца, подняла голову.
— Ах, если бы у нас сейчас был мир.
— А что они с ним сделают? — спросил Джон. — С самого начала этой заварушки они были его врагами. Они должны сразу же передать его парламенту, а это значит, что с тем же успехом он мог отправиться прямо в Лондон.
— Он, должно быть, надеется с их помощью стравить английскую армию и парламент. Если он лично будет там, предлагая им шанс завоевать Англию, кто знает, куда они повернут… Они могут встать на его сторону и пойти вместе с ним войной на Англию. Думаю, это и есть его самая заветная мечта.
Александр пересчитывал варианты по пальцам.
— Или они могут посадить его на престол в Эдинбурге. Тогда он станет их королем, а не нашим. Или они могут помочь ему перебраться за границу, а сами притворятся, что ничего общего с этим не имеют. Тогда им не придется даже брать его в плен.
— Или же они могут сделать его пешкой в своей игре! — воскликнул Джон. — Кто сейчас его советник? Кто подсказал ему побегать по всему королевству и в итоге оказаться у шотландцев? Что за идиоты рядом с ним? Почему там нет никого, кто позаботился бы о его безопасности?
— Думаю, он полагается на удачу, — заключил Александр. — И тем не менее кто — даже сейчас — может с уверенностью предсказать, к кому удача повернется лицом?
Александр вернулся в Сити, а Френсис оставил в доме ее отца. С более теплой погодой в Лондон снова вернулась чума, и поговаривали, что она будет самая ужасная за многие годы. Бедняки переживали суровую зиму без топлива и хорошей еды, и, когда задули теплые чумные ветры, у них не было сил сопротивляться инфекции. Уже несколько месяцев чумные телеги всю ночь разъезжали по узким улочкам, и белые кресты появлялись на дверях один за другим.
Александр ничего не мог сделать, чтобы защитить себя, ему приходилось оставаться в доме, работать на своем складе, он лишь велел всем работникам выходить наружу как можно реже. Но он ни за что не хотел подвергать риску Френсис.