Как только он умер, ирландские католики в дерзком урагане ярости восстали против протестантских угнетателей. Страффорд жестоко подавлял их. Но Страффорда больше не было. Самые разные слухи носились по королевству, пока наконец каждый крестьянин, который называл себя мужчиной, не взялся за вилы или мотыги и не набросился на вновь прибывших протестантских поселенцев и жадных захватчиков ирландских земель — протестантских лордов. Восставшие не щадили ни самих поселенцев, ни их женщин, ни детей.
Новости о том, что произошло, самым жутким образом приукрашенные перепуганным воображением протестантского меньшинства в стране, которая им не принадлежала, дошли до Лондона в октябре и в тысячи раз усилили ненависть против католиков. Даже Эстер, обычно такая рассудительная и уравновешенная, отбросила благоразумие и вечером в семейной молитве молилась вслух о том, чтобы Господь покарал ужасных варваров-ирландцев и сохранил свой избранный народ, находящийся в этой самой что ни на есть варварской стране. И дети Традесканта, Френсис и Джонни, с глазами, полными ужаса от того, что слышали в кухне и на конюшне, тоже испуганно прошептали «аминь».
Католические повстанцы поднимали протестантских детей на пики, жарили их на костре и ели на глазах мучеников-родителей. Католические повстанцы жгли дома и замки вместе с их протестантскими владельцами, запертыми внутри. У каждого был рассказ, полный свежего и невероятного ужаса. Никто не подвергал эти истории сомнению. Все они были правдой. Все происходящее было хуже самого страшного ночного кошмара. А на самом деле все было еще хуже, чем рассказывали.
На краткое время это все напомнило Джону ту ожесточенную женщину в Виргинии, называвшую индейцев язычниками и чудовищами и рассказывавшую истории о том, как снимали скальпы, сдирали кожу и пожирали заживо. На мгновение он отступил от того ужаса, который захватил всю Англию, на мгновение он усомнился в том, были ли все эти истории так правдивы, как клялись рассказчики. Но только на мгновение. Обстоятельства были такими убедительными, истории были такими яркими. Все говорили об этом. Это должно было быть правдой.
Но ситуация становилась все хуже. На улицах Ламбета и Лондона люди не называли это восстание ирландским. Его называли восстанием королевы. Все были абсолютно убеждены в том, что кошмарные истории, доходившие из Ирландии, — это святая правда. И что восстание в поддержку дьявольских католиков раздувала сама Генриетта-Мария. Что королева хотела видеть свободной католическую Ирландию и что, как только она отважится, она призовет своих собратьев-католиков из Ирландии в Англию, чтобы они и в Англии резали и ели английских младенцев.
Весна 1642 года
Парламент все еще заседал, подбираясь в своей работе все ближе к прямым обвинениям против королевы. Эти обвинения были уверенными и ужасающими, парламент не колебался и не собирался отступать. Они обвинили в государственной измене двенадцать епископов. Обвинения предъявлялись одному за другим, пока перед судом палаты общин не прошла целая дюжина епископов. Теперь их жизни висели на волоске.
Затем прошел слух, что следующей на очереди будет королева.
— Что ты собираешься делать? — спросила Эстер у Джона.
Они сидели в тепле и уюте комнаты с редкостями, где огонь в большом камине помогал содержать коллекцию в тепле и сухости, защищая ее от порывов ледяного дождя со снегом, бившихся в величественные окна. Эстер полировала раковины и драгоценные камни так, что они сияли на своих подставках из черного бархата. Джон готовил ярлыки для новой коллекции изделий из резной слоновой кости, которые только что прибыли из Индии.
— Не знаю, — ответил он. — Я должен ехать в Отлендс, посмотреть, что сажать в садах на следующий год. Там я узнаю, как обстоят дела.
— Планировать сады для королевы, которой вот-вот отрубят голову? — тихо спросила Эстер.
Джон встретил ее взгляд, губы его искривились от беспокойства.
— Я следую твоему кредо, жена. Я стараюсь выжить в эти трудные времена. Лучшее, что я могу придумать сейчас, это вести себя так, как будто все осталось по-прежнему.
— Но, Джон… — начала было она.
Стук в дверь прервал их беседу. Они застыли на месте.
Джон увидел, как румянец отхлынул со щек Эстер и рука, в которой она держала тряпку, задрожала, как будто у нее была лихорадка. Они стояли в полном молчании, потом услышали, как горничная подошла к двери, и вслед за этим обнадеживающий звон монетки, которую посетитель заплатил за осмотр коллекции.
Эстер быстренько убрала тряпку в карман фартука и настежь распахнула перед посетителем красивую двойную дверь в зал. Это был хорошо одетый мужчина, однако, судя по покрою коричневого костюма и обветренному лицу, человек он был не городской. Он приостановился на пороге и осмотрелся, отдавая должное величественному, импозантному залу и теплому огню в камине.
— Да, до чего же хорошо, — произнес он с приятным мягким акцентом западных областей.
Эстер выступила вперед.
— Добро пожаловать, — любезно сказала она. — Это — Джон Традескант, а я — его жена.
Посетитель наклонил голову.
— Меня зовут Бенджамен Джордж, — сказал он. — Из Йовила.
— Приехали в Лондон погостить?
— Нет, по делу. Представляю наш городок Йовил в парламенте.
Джон выступил вперед.
— Моя жена покажет вам нашу коллекцию, но прежде я хотел бы вас спросить: какие новости?
Посетитель явно осторожничал.
— Не могу даже сказать, плохие новости или хорошие, — сказал он. — Я возвращаюсь домой, парламент распущен. Вот все, что я знаю.
Джон и Эстер обменялись быстрым взглядом.
— Парламент распущен?
Посетитель кивнул:
— Сам король ворвался к нам, чтобы арестовать пятерых членов парламента. Никогда бы не подумал, что он вот так вот позволит себе войти в парламент со своими солдатами. Хотел ли он их арестовать за измену или убить прямо на месте, я уж и не знаю!
— Боже мой! — в ужасе воскликнул Джон. — Он обнажил меч в палате общин?
— Что случилось? — настоятельно переспросила Эстер.
— Сначала он вошел очень вежливо, правда, весь окруженный своей стражей. Попросил разрешения сесть и сел в кресло спикера. Но их уже не было — тех, за кем он явился. Они выскользнули через заднюю дверь за полчаса до того, как король вошел через парадный вход. Конечно, их предупредили. Король поискал их взглядом, сказал пару фраз и потом ушел.
Джон старался побороть раздражение, которое вызывала у него медлительная речь их гостя.
— Но зачем же он тогда приходил, если уже опоздал, чтобы арестовать?
Посетитель пожал плечами:
— Я лично думаю, это был просто демонстративный жест, но у него ничего не получилось.
Эстер быстро взглянула на Джона. Джон даже крякнул от нетерпения.