Они легко ступали на сухие прутики, они мягко двигались сквозь шуршащие кусты, они проскальзывали мимо колючек, которые могли бы зацепить их одежды из оленьих шкур со звуком рвущейся бумаги. Они могли не помогать Джону в его задаче, но они не могли отказаться от собственного мастерства.
За считаные секунды команда охотников окружила стадо и была готова к сигналу двигаться вперед. Джон держался позади, у донышка чаши. Он надеялся, что стадо, увязающее в грязи, погонят перед ним и у него будет шанс на точный выстрел. Он еле заметно махнул рукой, давая знак «погнали», и получил огромное удовольствие, увидев, как все, включая и Аттона, подчинились его команде.
Одна, а за ней вторая оленья голова поднялись над кустами, оленихи высматривали своих оленят. Самец принюхался к ветру. Единственный запах, который он уловил, был чистый запах речной воды позади стада. Он неуверенно осмотрелся, потом повернул голову и прошел немного обратно, по пути, по которому они пришли к реке.
Охотники замерли по знаку Джона, а потом, когда он поманил их, снова двинулись вперед. Стадо начало замечать, что происходит нечто неладное. Через внезапную пелену дождя они ничего не видели и из-за стука крупных капель по летней листве ничего не слышали, но у оленей появилось чувство беспокойства. Они сомкнулись теснее и последовали за самцом, направившимся к реке. Он покачивал тяжелой головой то в одну, то в другую сторону, озирался вокруг и держал направление к воде.
Джону следовало бы проявить выдержку, но он не мог ждать. Жестом он показал охотникам «идите вперед», и от катастрофы его спасло только мастерство охотников. Они физически были не способны рвануться вперед, обратить стадо в паническое бегство и потерять его. Они не могли сделать это даже для того, чтобы унизить дюжину англичан. Они не могли сделать это точно так же, как Джон не смог бы выкосить грядку с цветущими тюльпанами. Их мастерство доказывало себя, даже если им и хотелось поозорничать. Они не подчинились торопливым командам Джона и отступили, ожидая, пока обеспокоенные головы не опустились снова к траве, а трепещущие уши не успокоились и не перестали поворачиваться и вздрагивать.
Джон снова показал рукой «идите вперед». И на этот раз они медленно пододвинулись чуточку ближе, как будто одно их угрожающее присутствие могло заставить оленей подвинуться к реке.
Охотники были правы. Глубинное понимание между оленями и повхатанами таково, что оленю не нужно их слышать, ему не нужно их видеть. Голова самца снова поднялась, и он решительно пошел по тропе, которую когда-то протоптал фермер от маисового поля к причалу, оленихи с оленятами пошли за ним.
Джон махнул рукой «вперед, вперед!». Вожак пошел быстрее, а охотники поспешили за ним. И тогда, как будто они могли ощутить возбуждение еще до того, как услышали или увидели, олени поняли, что их преследуют. Они запрокинули головы, вращая темными влажными глазами, и пустились рысью, потом перешли на легкий галоп, а потом ринулись вниз по недлинной грязной дорожке, по которой могли двигаться только гуськом, к обманчивой безопасности причала, простиравшегося в реку, как дорога в рай.
Воины тоже побежали, преследуя стадо, каждый на бегу безупречным плавным жестом уже готовил стрелу к выстрелу, в то же самое время танцуя вокруг поваленных деревьев и перепрыгивая через бревна.
Джон на ощупь попытался достать стрелу из колчана, второпях уронил ее, поднес руку к бедру, чтобы достать другую, и обнаружил, что колчан во время бега оторвался. Джон был безоружен. В порыве нетерпения он отбросил лук в сторону, но его ноги побежали еще быстрее.
Олени все еще бежали по тропинке, охотники продирались сквозь густой лес, двигаясь с той же скоростью, что и стадо. Погоня велась в быстром темпе, охотники были силой, следовавшей за стадом, гнавшей стадо вперед, точно туда, куда хотел Джон, — к деревянной дамбе, уходящей в реку.
— Да! — закричал он.
Охотники выскочили из-за деревьев, в форме идеального полумесяца, стадо превратилось в сплошную массу мечущихся рыжевато-коричневых рогов, глаз и голов, и их гулко топочущие копыта оказались заперты внутри круга бегущих людей.
— Давай! — заорал Джон, чувствуя, как в его душе поднимается величайшая страсть к оленям и к охоте.
Он почувствовал огромное желание убить оленя и таким образом завладеть и им, и этим моментом навсегда — моментом, когда Джон руководил охотничьим отрядом и взял свою добычу.
Но как раз в то самое мгновение, когда этот момент наступил, когда первая олениха прыгнула на причал и тут же поскользнулась на предательских досках, когда стрела пропела в воздухе и пронзила ее бьющееся сердце, как раз тогда, когда все остальные были готовы следовать за ней, один молодой олень увернулся и рванул вправо, на открытую дорогу вдоль берега, к свободе. Потом и еще один, увидев внезапное ускорение бега сотоварища, последовал за ним.
И в эту долю секунды Традескант увидел, что его западня из охотников не держится, что его стадо оленей будет потеряно, рассыплется, как ртуть из кубка алхимика, и убежит вдоль берега вниз по реке.
— Нет! — завопил он. — Нет! Мой олень!
И в этот момент он не думал ни о Сакаханне, ни о своей гордости, ни об уважении Аттона и других воинов. Сейчас он весь был нацелен на то, чтобы его план сработал, чтобы его прекрасная стратегия была выполнена полностью и чтобы ни одно улепетывающее, приводящее в ярость животное не смело испортить ему самый прекрасный миг охоты.
— Нет!
И сразу же оказалось, что он мчится огромными скачками, съедающими пространство, бежит так, как не бегал никогда в жизни, для того чтобы закрыть разрыв в цепи загонщиков, обогнать первого охотника справа, остановить оленя, убегающего из его кубка, из его великолепного кубка, полного оленей.
Аттон, держа стрелу на тетиве, услышал вопль англичанина и увидел, как тот понесся огромными, стремительными скачками вниз по склону холма, его волосы стелились позади него. Открыв рот и даже позабыв о настоятельных требованиях охоты, он смотрел, как англичанин заорал «Нет!», и пока кричал, обогнал одного, другого, а потом и третьего охотника и бросился к разрыву в цепи загонщиков.
Внезапное появление Джона вызвало панику в стаде. Вместо того чтобы ускользнуть по открытому пути, они повернули назад и столкнулись с кольцом охотников. Им некуда было бежать, кроме как на скользкий причал, в реку.
Один за другим олени прыгали и пытались удержаться на деревянном настиле. На грязном, наполовину сгнившем дереве острым копытам было не за что зацепиться, олени падали, прыгали в реку, на них градом сыпались стрелы.
Но Джон всего этого не видел. Все, что он видел, это зияющую брешь в своем плане, пробоину в безупречности охоты и оленя, пытающегося увильнуть и проскочить мимо него. И он побежал, побежал к оленю, вытянув руки, будто был готов схватить его за горло и задушить.
Олень заметил бегущего человека и рванулся к свободе, огромным прыжком съехал с пологого берега в реку и с брызгами и плеском рухнул в воду. Потом он всплыл к поверхности, оставив на виду только гладкую голову, так чтобы мокрый черный нос мог дышать, и, молотя по воде сильными ногами, поплыл на середину реки.