— Знаю, — прошипел я, — это и злит! Ишь, поймала меня на мелочной оговорке.
— Так то была оговорка?
Я посмотрел на него свысока, как верблюд на ослика.
— А что, вы в самом деле полагали, что я не планирую как-то наладить отношения с соседями?..
Он бросил взгляд на лордов, но те сделали вид, что усердно делят большой пирог, словно захваченную богатую провинцию, и ничего не слышат.
— Да кто знает ваши замыслы, — пробормотал он. — Вдруг да обуяла гордыня?
— Не обуяла, — отрезал я. — Не забывайте, мы в Генгаузгузе всего неделю или чуть больше. Горожане еще не опомнились от нашего вторжения, а должны вообще свыкнуться, смириться, поверить, что мы здесь надолго.
— Свыкнутся, — сказал он уверенно. — Уже начинают!
— А дипломатические ноты, — добавил я, — составим и отправим в соседние королевства с объяснением, что мы всего лишь давали законный и оправданный отпор вероломному нападению на свои мирные землепашные земли и, увлекшись погоней, ворвались добивать зверя в его логове. Пусть и через несколько королевств, почему-то оказавшихся на пути.
— Неплохо сформулировано, — сказал он с похвалой. — Верю, уже обдумывали текст. Но, умоляю, не медлите! Обычно больше верят тому, кто первым сообщил свою версию случившегося.
Я бросил нож на блюдо и поднялся.
— Ладно, пора работать! А вам, кстати, такое слово знакомо?
Он торопливо допил вино из своего кубка и бросился за мной вдогонку.
Я прошел через зал в сопровождении лордов; придворные склоняются в поклонах, чем дальше от двери и чем ближе к помосту с троном, тем знатнее гости, а последним стоит барон Бланкенберг с двумя помощниками, посол королевства Эстия.
Я спросил на ходу резко:
— Посол?
Он поклонился.
— Ваше высочество?
Я поинтересовался тем же неприятным голосом:
— Что вы хотели, но забыли сказать насчет армии вашего короля, что готовится перейти границу Сакранта и занять его северные провинции?..
Он охнул, поспешил следом, догнал почти бегом и пошел сбоку, искательно заглядывая в мое грозное лицо.
— Что?.. Это клевета! Такого просто быть не может!..
— Может быть, — поинтересовался я на ходу, — король вам не доверяет?
— Ваше высочество!
— Тогда что?
Он сказал быстро:
— Это не королевские войска, точно!.. Там земли курфюрста Хардегта, у него армия побольше королевской. Это он может попытаться отхватить ту богатую провинцию.
Альбрехт догнал меня и пошел с другой стороны, прислушиваясь, сказал быстро:
— А потом можно и своего короля потеснить с трона, верно?
Посол взглянул на него с благодарностью.
— Во всяком случае, — ответил он, — усилится настолько, что Его Величество король Бич-Охзенштайн не сможет призвать его к ответу. Так что, если вторгнетесь в земли курфюста, Его Величество отнесется к этому с пониманием… при условии, конечно, что затем вернете свои войска в Эстию.
— Подумаем, — ответил я коротко.
Посол остановился, уловив по тону, что с этим вопросом пока закончено, а мы быстро прошли через зал приемов, народу прибавилось, все одеты пышно и богато, уже убедились, что захватчики даже не пытаются заняться мелочным грабежом.
— Кто они? — спросил я вполголоса.
Альбрехт ответил тихо:
— Пока мелкая рыбешка. Присматриваются, прислушиваются, принюхиваются. Потом, если король или Мунтвиг вернутся, могут сказать, что просто собирали сведения в лагере противника.
— Уже что-то, — ответил я. — Не отталкивайте их. Мы сумеем выставить свои преимущества и спрятать недостатки.
Он спросил с пафосом:
— А они есть?
— Что вы, граф, — изумился я. — Кто вам такое сказал?
Дворец короля Леопольда, как я понял, Мунтвиг использовал как одну из своих резиденций, это видно по тому, что здесь почти в каждом зале по трону.
Самыми роскошными, естественно, пользовался сам Мунтвиг, а в большом зале для торжественных приемов трон вовсе золотой, во всяком случае, впечатление, что целиком из золота, хотя это вряд ли, однако кто знает, случается всякое. Треугольная, как у всех тронных кресел в этом королевстве, спинка с множеством завитушек, стилизованных изображений лилий заставляет поднимать взгляд к сводам, чересчур высоким для зданий севера, где тепло нерационально уводить ввысь.
Подлокотники разнесены достаточно широко, я сижу с разведенными в стороны руками, сами подлокотники весьма своеобразные, поддерживают только сами локти, а запястья свисают свободно.
С другой стороны, это мудро, могу движением пальцев отдавать молчаливые приказы, порой достаточно сложные.
Я сидел, откинувшись на спинку, взирая на зал холодно и непроницаемо, а местные лорды подходили, кланялись, называли свои имена, излагали свои просьбы или претензии, впрочем, очень умеренные, присматривались ко мне, как и к ним, словом, начиналась постепенная и неизбежная притирка между новой властью и местным населением.
Для народа, чтобы расположить его на свою сторону, прямо на городскую площадь по распоряжению Альбрехта выкатили дюжину бочек вина, поставили столы.
С мясом и того проще: целиком жарили не только баранов, но и быков, так что мяса вдоволь, пейте и радуйтесь жизни, и не слишком задумывайтесь, как зовут того, кто вами правит, все равно кто-то да найдется…
Я понаблюдал с высокой башни дворца, с верхней площадки можно окинуть взглядом весь город. Тоскливо чувствовать себя запертым снегами на несколько месяцев, не выношу насилия, какой же я царь природы, если природа вот так нагло смеется прямо в лицо…
Когда я сбежал вниз и велел подать коня, конюх спросил быстро:
— Созвать свиту?
Я стиснул челюсти — и этот обо мне или моем престиже заботится, — но ответил пространно, чтобы в другой раз не объяснять:
— Я никуда не еду. Просто лошадям нельзя застаиваться. Проскачу перед городскими воротами взад-вперед, и все.
Он спросил практично:
— С той стороны ворот или с этой?
Я сказал с досадой:
— Слушай, ты ж не конюх?
— Нет, — признался он и широко ухмыльнулся. — Я из отряда сотника Лейнингена.
— Который третья правая рука сэра Норберта?
Его ухмылка стала еще шире.
— Если не четвертая левая.
Я покачал головой: служба безопасности на высоте, Норберт и Альбрехт совместными усилиями постоянно держат меня под колпаком, ибо паду я — падут и они.