– Вероятно, он стесняется, – предположила я.
– Стеснительный полицейский? – Троянов засмеялся. – Это новый, неизвестный науке зверь. Извините, Татьяна, опыт не пропьешь. Я тоже могу смутиться, но если мне в этот момент велят поискать в Интернете некие сведения, никогда не стану спрашивать, что такое поисковая система или как попасть в «Гугл».
– Мы только начинаем работать вместе, надо сделать скидку на данное обстоятельство, – примирительно сказала я. – Кстати, у нас до сих пор нет криминалиста. Иван Никифорович никак не пришлет эксперта. Надо непременно заставить Ванду назвать имя человека, делавшего токсикологию Кауф.
Троянов поднял руку.
– Не стоит гнать коней. Сегодня Комиссарова отказалась дать сведения о том, кто ей помог, и не надо на нее давить. Мы с ней еще не раз встретимся и аккуратно вытянем информацию. Попросим сюда подъехать завтра-послезавтра, заведем спокойную беседу. Ванда расслабится и непременно проговорится. А сейчас она и правда, похоже, слишком нервничает, нельзя на нее наседать – добьемся противоположного эффекта – клиентка замкнется.
– Хорошо, – согласилась я.
Троянов хотел продолжить, но у меня в кармане зазвонил мобильный. Я достала трубку и услышала голос Крокодиловны.
– Танюша, вы когда сегодня собираетесь вернуться?
– Что-то случилось? – вопросом на вопрос ответила я.
Эмма Гавриловна на секунду замялась.
– Детки совершенно здоровы.
Мне фраза не понравилась.
– А вы?
Няня молчала, и я перепугалась.
– Говорите скорей!
– Зуб беспокоит, – призналась Крокодиловна, – заныл десятого числа.
– А сегодня пятнадцатое! – ахнула я. – Почему вы не обратились к врачу?
– Так клык ведь давно под коронкой, я подумала, ерунда какая-то, скоро пройдет, – принялась оправдываться Крокодиловна. – Вчера боль утихла, и я обрадовалась, да рано. Сейчас щеку разнесло, температура поднялась…
– Уже еду, – перебила я и поспешила на выход.
Но сразу уйти не удалось.
– Татьяна! – закричала Лора, выбегая в коридор. – Я хотела получить от вас точные указания насчет…
– Давайте поговорим позднее, – мирно произнесла я.
– Нет, сейчас! – возразила вредная секретарша. – Нельзя оставить столь важный вопрос, как подача кофе сотрудникам, без немедленного обсуждения!
Продолжая трещать, Лора сделала пару шагов вперед и вдруг, нелепо взмахнув руками, упала сначала на колени, затем завалилась на бок, вскрикнула и расплакалась.
Я кинулась к ней.
– Вам больно?
– Ужасно, – сквозь слезы прошептала Лора, – я умираю.
Я погладила секретаршу по голове.
– Бедняжечка… Попробуйте пошевелить ногами. Получается?
– Вроде да, – всхлипнула она.
Я обрадовалась.
– Похоже, перелома нет. Ну-ка, приподнимитесь…
– Таня, что вы делаете? – слабо засопротивлялась Лора.
Но я, обхватив секретаршу за талию, уже тащила ее в комнату отдыха. Там усадила на диван и велела:
– Снимайте чулки. Надо приложить лед.
Лора опять заплакала.
– Господи, такое ощущение, словно меня током ударило.
Я сама начала стаскивать с нее колготки и приговаривать:
– У кошки болит, у собаки болит, а у Лоры не болит.
Секретарша вдруг улыбнулась.
– Вы со мной, как с маленькой…
– Зато вы перестали плакать, – улыбнулась и я, прикладывая к коленке вредной дамы специальный охлаждающий пакет из нашей аптечки. – Думаю, кости целы, но рентген лучше все-таки сделать. Я вас отвезу в нашу поликлинику.
– Спасибо, Татьяна, – тихо произнесла Лора, – не надо. Боль отступает, это просто сильный ушиб. Но мне почему-то очень обидно. Нога подвернулась, и я свалилась кулем. Старая становлюсь, никчемная развалина.
Я села рядом с Лорой и обняла ее.
– Вот уж глупость! О какой старости вы говорите? Вы красивая женщина, я от зависти стол грызу, когда смотрю на вашу стройную фигуру. У меня такой нет и не будет. И мы без вашей помощи погибнем. Вы очень ценный сотрудник. Вы хозяйка офиса, его душа.
Лора промокнула глаза тыльной стороной ладони.
– Извините мою несдержанность. Я совсем не плаксива, просто пала духом в минуту боли. Ну, вот, продемонстрировала слабость и истеричность…
Я засмеялась.
– Хорошо, что вы не видели меня в кресле у стоматолога. Вот где разыгрывается истерика! Что-то я не услышала от вас никаких криков. А споткнуться на ровном месте может каждый, я сама часто шлепаюсь в самый неподходящий момент.
– Спасибо, Таня, – повторила Лора. – Идите по своим делам, со мной все в порядке.
Когда я вошла в квартиру, Эмма Гавриловна запричитала:
– Ой, как неудобно получилось… Танюша, вы ушли со службы!
– Я сейчас свободна, – лихо соврала я, – спокойно поезжайте к стоматологу.
– Я быстренько сгоняю, – пообещала Крокодиловна, – обернусь мигом.
– Не спешите, – улыбнулась я, – справлюсь с мальчиками.
– Я все вам на бумажке написала, – засуетилась няня. – Покормить их надо через полчаса. Смесь разведете по схеме, бутылочки в стерилизаторе. Веселенький любит тонкую сосочку, а Умненький предпочитает ортопедическую. Памперсы в шкафу. Веселенький в японских штанишках, а Умненький в американских. Можно им чаек дать, он в графине.
– Как интересно вы малышей называете, – засмеялась я, – Веселенький и Умненький.
– Так имен-то пока у них нет, – пригорюнилась Крокодиловна. – Мать до сих пор в больнице. Ну, ничего, выздоровеет и решит, как сыночков окрестить. Но ведь надо же как-то к детишкам обращаться? Вот я и придумала.
Эмма Гавриловна ойкнула и схватилась за щеку.
– Ну все, идите скорей, – спохватилась я.
Крокодиловна убежала.
Я пошла в ванную, но не успела помыть руки, как раздался звонок в дверь. Пришлось нестись в холл. Думая, что это вернулась няня, я схватила трубку домофона и пропела:
– И что забыли? Кошелек? Очки? Или всю сумку целиком?
– Танечка, кошечка, возьми мою собачку, – захныкали в ответ.
Я наконец-то глянула на экран и увидела свою соседку Анастасию.
– Мама не приехала, – застрекотала Настя, когда распахнулась дверь, – пожалуйста, возьми Лючию, иначе я… Ах!
Она сделала шаг, откинула голову назад и замерла в заученно эффектной позе.
Настюша балерина. Особых высот в карьере она не достигла, дотанцовывает последний год до пенсии в никому не известном коллективе «Лучшие звезды Москвы». У нее прекрасная осанка, великолепная фигура, и на первый взгляд ей больше двадцати пяти лет не дать, но на самом деле возраст моей соседки подкатывает к сорока. Ее мать, безмерно заботливая и говорливая Ирина Олеговна, столкнувшись со мной на лестнице, моментально начинает причитать: