— К присутствию мадам де Монтеспан у себя в доме наша герцогиня относится с безразличием, — объяснила Лидия, — но ей понадобилось все ее хорошее воспитание, чтобы вынести, не взорвавшись, появление мадам де Ментенон.
— Неужели она даже плакала из-за нее? Мне кажется, Ментенонша того не стоит.
— Ментенонша тут ни при чем. Все гораздо печальнее. С начала этого года наша госпожа стала жертвой настоящей травли, затеянной шевалье де Лорреном, мадам де Грансей и маркизом д'Эффиа. Они задумали смешать ее с грязью, уронить в глазах супруга и Его величества короля, сделать ее жизнь совершенно непереносимой.
— Но с чего вдруг?
— С того, что «Дело об отравлениях» закрыто и Суд ревностных распущен. Вы же помните, Шарлотта, какой страх внушал господин де ла Рейни дворянам из свиты герцога?
— Весь королевский двор трепетал перед ним.
— А больше других трепетали миньоны герцога. Они жили в страшной тревоге, боясь не только арестов отравителей, но и преследования содомитов. А когда угроза миновала, веселая компания оживилась и подняла голову. Им очень скоро стало ясно, что с приездом дофины положение герцогини Орлеанской стало более уязвимым.
— Почему? Я не понимаю.
— Что же тут непонятного? До тех пор пока благоволение короля и привязанность супруга поддерживали герцогиню, она была недосягаема. Но когда появилась новая немка, — а при французском дворе, считает эта компания, одной немки вполне достаточно — она невольно отодвинула нашу госпожу на второй план. Дофина тоже любит охоту и очень расположила к себе короля. Компания, на совести которой смерть Генриетты Английской, первой герцогини Орлеанской, не видит причины, почему бы за первой супругой не последовала бы и вторая.
— Но чем она им мешает?
— Она ненавидит их и не скрывает своей ненависти. Одно из многочисленных писем, написанных ею Софии Ганноверской, ее тете, было украдено миньонами. Оно не оставляло никаких сомнений по поводу того, что она о них думает. И война была объявлена, война издевок и насмешек. Каждое ее движение, каждое ее слово подвергаются осмеянию. Предметом издевательств стали ее внешность, поведение, привычки и, уж конечно, акцент, который иногда вдруг появляется, причем в самые неподходящие моменты. При этом все делается с такой ловкостью, что насмешники остаются в стороне, а подтрунивать начинает первым сам герцог Филипп. Герцогиня не обладала железной выдержкой королевы. Она обижалась, она повышала голос, она сердилась на своих обидчиков, у нее случались приступы гнева и ярости. Надо сказать, что король не раз пытался ей внушить, что лучшее оружие при дворе, если ты хочешь заставить замолчать сплетников, — молчание и презрение. Но она не принимает во внимание мудрые советы короля.
Было бы странно, если бы Лизелотта вдруг повела бы себя сдержанно и высокомерно. Она — сама открытость, сама непосредственность. Но, быть может, если бы король узнал о ее беде, он бы нашел управу на этих мерзавцев, которые так изводят Ее высочество?
— Я уверена, что король помог бы нашей госпоже. Хотя сейчас главной его советчицей стала особа, которая спит и видит, чтобы вокруг воцарилась тишь да гладь, которая проповедует молчание, покорность, терпение, добродетель...
— Добродетель? Это у миньонов? Мне кажется, ходили слухи, что Его величество питает отвращение к содомии?
— Да, и к тем особым склонностям, которыми отличалась первая герцогиня Орлеанская, тоже.
— Но ради чего хотят выжить нашу дорогую курфюрстину миньоны герцога?
— Ну, это яснее ясного. Им больше никто не будет мешать, и они будут «ощипывать» герцога, сколько захотят. Лоррен и Эффиа и без того купаются в золоте, но им этого мало.
— Господи! Неужели такое возможно? Бедная, бедная, добрая Лизелотта! Неужели нет никого, кто мог бы ее защитить?
— Вы имеете в виду всех, кто любит ее, как я, как мадам де Клерамбо, де Невиль, ее камеристки, и вы тоже, я думаю? Но что мы можем поделать против закованных в броню воинов? Наша привязанность лишь немного смягчает ее положение.
— А я свою любовь и сочувствие скоро смогу выражать только в письмах, — вздохнула Сесиль, которая не успела еще поделиться своей главной новостью. — Я ведь выхожу замуж... Вернее, брат выдает меня... За очень важного в нашем государстве человека...
— Почему вы как-то странно говорите об этом? — удивленно спросила Шарлотта. — Вы же, наверное, очень счастливы?
— Лучше не будем пока говорить о счастье, — посоветовала разумная Лидия.
— А что? Сесиль разве не любит своего жениха?
— Сейчас вы все поймете, милая Шарлотта, — снова вздохнув, заговорила Сесиль. — Мой жених вдвое старше меня, у него тройной подбородок и живот, как у кардинала... Но он непомерно богат. В общем, через неделю я попрощаюсь с Сен-Клу, с нашей госпожой... и с вами тоже. У меня нет большой надежды, что я когда-нибудь вернусь сюда.
На глаза Сесиль навернулись слезы, и у Шарлотты защемило сердце, она просто не могла смотреть, как подруга плачет.
— Откажите ему, за чем дело стало! Вы молоды, хороши собой, ваша госпожа вам покровительствует. Нужно только...
— Взбунтоваться, как это сделали вы? И что будет дальше? Чего хорошего я смогу дождаться? Этот брак одобрил Его величество король. У меня нет выбора, милая Шарлотта. И так уж сильно переживать за меня не стоит. На этом гризайле [79] есть небольшой лоскутик синего неба: мой... жених слывет человеком редкой доброты. Он давно уже любит меня, и не его вина, что он не так хорош собой, как шевалье де Лоррен. Кто знает, может быть, я не буду такой уж несчастной.
— Какой наверняка были бы, стань вашим супругом шевалье, — закончила Лидия. — А мы с Шарлоттой по примеру нашей госпожи будем писать вам чуть ли не каждый день. Расстояние — не помеха для настоящей дружбы.
Против мнения мудрой Лидии возразить было нечего. Сесиль, похоже, примирилась со своей судьбой, так что Шарлотте оставалось только от души поцеловать подругу и пообещать писать часто-часто. Но участие короля в таком, казалось бы, интимном деле, как супружество, смутило Шарлотту: как он мог дать согласие на этот неравный брак? Может быть, он не видел жениха? Или, может быть, не знает, сколько лет Сесиль? Шарлотта про себя возмутилась, что какой-то человек, пусть даже коронованный, распоряжается по своей воле судьбами всех своих подданных, не различая ни возраста, ни пола, вслепую решая, как им жить дальше, а они даже не могут высказать своего несогласия! А теперь возле короля появилась коварная тень: одетая в черное женщина молчаливо следует за ним по пятам, стараясь присвоить себе хоть малую толику его всемогущества...
Этой ночью Шарлотта долго не могла заснуть, и утром проснулась в очень подавленном настроении. Встав, она сразу же поспешила в парк, как обычно она поступала в Сен-Клу и как она привыкла делать в те дни, когда королева не нуждалась в ее услугах. Хотя совсем не редко Шарлотта помогала Ее величеству выбирать наряды и украшения — Мария-Терезия оценила присущий Шарлотте врожденный вкус. Но этим утром Шарлотте хотелось насладиться чудесными розами, которые в изобилии цвели сейчас в Сен-Клу. Пройдет два дня, они приедут в Версаль и там будут любоваться великолепными планировками великого Ленотра, но не буйным цветением душистых цветов. Шарлотта направилась к своей любимой скамейке, едва заметной из-за раскидистого розового куста, но когда подошла к ней, чуть не вскрикнула от огорчения — скамейка была занята. Она повернула обратно, собираясь отправиться на поиски другой лавочки, но тут тот, кто опередил ее, поднялся и произнес: