Book.

Я продираюсь через подлесок и выхожу на широ­кий берег, к выгоревшей траве и плоскому камню.

Я останавливаюсь.

Здесь уже кто-то есть: на противоположном бере­гу, футах в сорока от меня, сидит на корточках жен­щина. Голова у нее опущена, и я вижу спутанные се­деющие волосы, пронизанные белыми нитями. Мгновение я думаю, что она может быть регулятором или солдатом, но даже издалека мне видно, что ее одежда — не стандартная. Лежащий рядом с ней рюк­зак, заплатанный и старый, на майке расплылись желтые пятна пота.

Мужчина, которого я не вижу, зовет откуда-то, почти неразличимо, и женщина отвечает, не поднимая головы:

— Еще минуту!

Я напрягаюсь и застываю. Я узнаю этот голос.

Женщина вылавливает из воды какую-то ткань, деталь одежды, которую она стирала, и выпрямляется. У меня перехватывает дыхание. Женщина берется за вещь двумя руками и быстро выкручивает ее, потом так же быстро распрямляет, рассыпая по берегу веер брызг.

И я внезапно превращаюсь в пятилетнюю девочку. Я стою в нашей прачечной в Портленде, слушаю буль­канье мыльной воды, медленно утекающей в раковину, смотрю, как она делает то же самое с нашими рубашка­ми и трусами, смотрю на пунктир воды на выложенных кафелем стенах, смотрю, как она расправляет наши вещи и развешивает их на веревках под потолком, при­хватывая прищепками, а потом снова поворачивается и улыбается мне, что-то напевая себе под нос...

Лавандовое мыло. Отбеливатель. Футболка, упав­шая на пол. Все это в настоящем. Я снова там.

Она здесь.

Она замечает меня и застывает на месте. Мгнове­ние она ничего не говорит, и я успеваю заметить, как сильно она отличается от моих воспоминаний о ней. Она сделалась куда жестче, лицо осунулось. Но под ним я узнаю другое лицо, словно лик, проступающий из-под воды. Смеющиеся губы и круглые щеки, искря­щиеся глаза.

В конце концов она произносит:

— Лина.

Я втягиваю воздух. Я открываю рот.

Я говорю:

— Мама.

Бесконечные секунды мы просто стоим, глядя друг на друга, а прошлое и настоящее сходятся воедино, а потом разделяются: мама тогда и мама сейчас.

Она что-то начинает говорить. Ровно в этот момент из чащи появляются двое мужчин, увлеченные бесе­дой. Но стоит им заметить меня, как они вскидывают ружья.

— Стойте! — резко бросает мать, вскидывая руку. — Она с нами!

Я не дышу. Выдыхаю, только когда мужчины опу­скают оружие. Мать продолжает смотреть на меня — молча, пораженно и еще как-то. Со страхом?

— Кто ты такая? — спрашивает один из мужчин. У него ярко-рыжие волосы с проседью. Он похож на огромного мармеладного кота. — С кем ты?

— Меня зовут Лина. — Каким-то чудом голос у меня не дрожит. Мать вздрагивает. Она всегда звала меня Магдалина и терпеть не могла сокращение. Ин­тересно, задевает ли это ее сейчас, когда минуло столь­ко времени? — Я пришла из Уотербери с несколькими товарищами.

Я жду, когда мать как-либо даст знать, что мы зна­ем друг друга — что я ее дочь, — но она этого не делает. Она переглядывается со своими спутниками.

— Ты с Пиппой? — спрашивает рыжий.

Я качаю головой.

— Пиппа осталась, — сообщаю я. — Она отправила нас сюда, на явку. Она сказала нам, что придут люди из сопротивления.

Второй мужчина, смуглый и жилистый, издает ко­роткий смешок и вешает ружье на плечо.

— Ну, вот мы и пришли, — говорит он. — Я - Кэп. Это Макс, — он указывает большим пальцем на марме­ладного кота, — а это Би, — он кивает на мою мать.

Би. Мою мать зовут Аннабель. Эту женщину зовут Би. Моя мать всегда находилась в движении. У моей матери были мягкие руки, пахнущие мылом, и улыбка, похожая на первый луч солнца, упавшего на лужайку.

Я не знаю эту женщину.

— Ты возвращаешься на явку? — спрашивает Кэп.

— Да, — выдавливаю я.

— Мы с тобой, — говорит он с полупоклоном, кото­рый, учитывая окружающую среду, выглядит даже бо­лее чем слегка ироничным. Я чувствую, что мать снова смотрит на меня, но стоит мне взглянуть на нее, как она отводит глаза.

Мы идем, почти не разговаривая, до явки. Макс и Кэп время от времени перебрасываются репликами, но на каком-то своем жаргоне, которого я не понимаю. Моя мать — Аннабель, Би — молчит. Когда мы уже подходим к явке, я ловлю себя на том, что бессозна­тельно замедляю шаг. Мне отчаянно хочется продлить наш путь, хочется, чтобы мать что-нибудь сказала, признала меня.

Но мы слишком скоро добираемся до щелястой верхней постройки и лестницы, ведущей вниз. Я от­стаю, давая Максу с Кэпом спуститься первыми. Я на­деюсь, что мать поймет намек и задержится на минут­ку, но она идет следом за Кэпом.

— Спасибо, — говорит она негромко, проходя мимо меня. — Спасибо.

Я даже не могу злиться. Я слишком потрясена, слишком ошеломлена ее внезапным появлением. Женщина-мираж с лицом моей матери. У меня внутри пусто, руки и ноги кажутся огромными, как воздуш­ный шар, и словно бы принадлежат кому-то другому. Я смотрю, как руки нащупывают по стене путь вниз, смотрю, как ноги топают по ступенькам.

На мгновение я останавливаюсь у подножия лест­ницы, совершенно сбитая с толку. Пока меня не было, все успели вернуться. Тэк с Хантером что-то обсужда­ют, сыплют вопросами. Джулиан, увидев меня, встает со стула. Рэйвен суетится, наводя порядок и раздавая указания всем вокруг.

А посреди всего этого — моя мать, она снимает рюкзак, берет стул, перемещается с неосознаваемым изяществом. Все вокруг суетятся, спешат, словно мо­тыльки, вьющиеся над лампой, — мелькающие размы­тые пятна на фоне света. Даже комната стала выгля­деть иначе теперь, когда здесь она.

Должно быть, это сон. Наверняка сон. Сон о моей матери, которая на самом деле не моя мать, а кто-то другой.

— Привет, Лина. — Джулиан берет мое лицо в ла­дони и, наклонившись, целует меня. Его глаза все еще припухшие и с «фонарями». Я машинально целую его в ответ. — Что-то случилось? — Он отодвигается от меня, и я прячу глаза.

— Ничего, — говорю я. — Я позже объясню.

У меня в груди застрял пузырь воздуха, не давая ни дышать, ни говорить.

Он не знает. Никто не знает, кроме Рэйвен и, воз­можно, Тэка. Они уже работали прежде с Би.

Теперь моя мать вообще не смотрит на меня. Она принимает от Рэйвен чашку с водой и пьет. И это не­значительное движение внезапно будит во мне гнев.

— Я сегодня подстрелил оленя, — хвастается Джу­лиан. — Тэк его заметил, когда тот был на полпути че­рез поляну. Я не думал, что у меня что-нибудь полу­чится...

— Браво, — обрываю его я. — Ты нажал на спуско­вой крючок.

Джулиан уязвлен. Я уже не первый день ужасно с ним обращаюсь. В том-то и проблема: уберите излече­ние, руководства и законы, и у вас не останется пра­вил, которым можно следовать. Любовь приходит только вспышками.