Габриель сидел в красном бархатном кресле и смотрел на пламя камина. Сейчас он был похож на героя романов сестер Бронте. Подойдя к нему, Джулия мысленно обратилась к Шарлотте, прося, чтобы Габриель оказался персонажем ее романа, а не романа ее сестры Эмили.
«Простите меня, мисс Шарлотта, но Хитклиффа я боюсь. Пожалуйста, сделайте так, чтобы Габриель не оказался Хитклиффом. Мисс Эмили, я не имела намерений вас обидеть. Пожалуйста, сделайте».
Габриель сидел спиной к двери и не видел, как она вошла. Джулия кашлянула. Он сразу же обернулся.
— Садись, где тебе удобно. Поближе к огню.
Джулия хотела сесть прямо на ковер перед камином, но Габриель взял ее за руку и улыбнулся. Чувствовалось, улыбка дается ему нелегко.
— Пожалуйста, можешь сесть ко мне на колени. Или на диван, или на оттоманку.
«Он по-прежнему не хочет видеть меня на полу». Ей самой сейчас хотелось сесть именно на пол. Но не спорить же с ним по пустякам. Естественно, на колени к нему она не сядет, иначе никакого разговора не получится. Джулия выбрала оттоманку и села, глядя на оранжево-голубое пламя. Она больше не думала об этом человеке как о недосягаемом профессоре, отделенном барьером официальных отношений и придуманных университетской бюрократией регламентов. Это был Габриель. Ее Габриель. Человек, которого она любила.
Габриель не стал просить ее сесть поближе. «Потому что она знает, кто я такой, и боится меня».
— Почему тебе не нравится, когда я оказываюсь на коленях? — спросила она, нарушая молчание.
— Ответ ты и сама можешь угадать. Особенно если вспомнишь все, о чем рассказала мне тогда, у себя дома. Ты слишком скромна и застенчива. И многие почему-то не прочь самоутвердиться за твой счет.
— Аспиранты имеют намного меньше прав, чем профессора. Они вынуждены подчиняться чужой воле, если хотят учиться, защищать диссертации и делать научную карьеру.
— Есть разумное подчинение. Они должны, в определенной мере конечно, подчиняться требованиям учебного процесса. Но такой вид подчинения не посягает на их личное достоинство и личную свободу.
— Габриель, в этой реальной жизни ты всегда будешь одаренным профессором, а я — твоей аспиранткой.
— Ты забываешь, что, когда мы впервые встретились, мы находились совсем в ином статусе. Ты еще была старшеклассницей, а я таким же аспирантом, как ты сейчас. Аспирантура — всего лишь ступень в твоей карьере. Настанет день твоей первой лекции. Я буду сидеть на переднем ряду и гордиться тобой. И вообще, откуда это предубежденное отношение к профессорам? Мы что, из другого теста? «Коль острым ткнуть нас — разве кровь не брызнет наша?»
— «И если оскорбляют нас, мы что же, не дадим отпор?» [33] — парировала Джулия.
Габриель откинулся на спинку кресла и довольно улыбнулся:
— И кто кого сейчас учит, профессор Митчелл? Я просто несколько старше тебя и потому опытнее.
— Возраст необязательно делает человека мудрее.
— Я говорил не о мудрости, а о профессиональном опыте. Ты молода, но в тебе уже ощущается исследовательская жилка. Ты умеешь самостоятельно думать и делать выводы. Ты находишься в самом начале долгой, блестящей научной карьеры. Наверное, мне до сих пор не удалось в полной мере показать восхищение твоими способностями.
Джулия молчала, делая вид, будто поглощена игрой языков пламени.
— Джулианна, Энн не причинила мне вреда. Я вообще перестал о ней думать. Она не вызывает у меня ничего, кроме брезгливого сожаления. Я бы злейшему врагу не пожелал оказаться в мире, в котором она живет. Но она не оставила на мне шрамов.
Джулия, повернулась к нему. Его глаза были сейчас темно-синими. Умоляющими о понимании.
— Не все шрамы оставляют следы на коже. Скажи, почему среди стольких женщин ты выбрал Энн?
Габриель пожал плечами и тоже повернулся к огню.
— А почему люди совершают те или иные поступки? Они ищут счастья, хотя представление о счастье у всех разное. Энн обещала сильные, необузданные наслаждения, а я тогда нуждался во встряске.
— Неужели тебе было настолько скучно, что ты позволил ей издеваться над собой?
— Я не жду, что ты поймешь. Сейчас мне самому это трудно понять, но тогда мне нужна была крепкая встряска. Я оказался между выбором: либо болевой шок, либо запой. Я не хотел огорчать Ричарда и Грейс. Они бы все равно узнали. Я пытался… встречаться с разными женщинами, но все эти связи быстро теряли свою привлекательность и рвались. Знаешь, Джулианна, от легкодоступных, но бездумных оргазмов можно очень устать.
«Я это запомню», — подумала она.
— Я видела, как профессор Сингер вела себя после твоей лекции и потом, во время обеда… Отвергнутые женщины так себя не ведут.
— Она ненавидит слабость. И не желает мириться с поражением. Она пыталась управлять мною, но не сумела. Это нанесло удар по ее репутации и раздутому эго. Но проигрыш она не признает даже под пытками… включая средневековые.
— Но она тебе хоть немножко нравилась?
— Нет. Бездушный и бессердечный суккуб — вот кто она. — (Джулия поджала губы.) — Я не собирался очертя голову бросаться с Энн в те бездны, куда она звала. Вначале я хотел проверить, что это такое. Дальше проверки у нас не пошло. Иными словами, хотя мы и… переспали, отношений в строгом понимании этого слова у нас не было.
— Габриель, я не владею узкоспециальным жаргоном, на котором ты сейчас изъясняешься. Я так ничего и не поняла.
— Я пытаюсь объяснить тебе некоторые вещи, но делаю это так, чтобы не… замарать твою невинность сверх абсолютной необходимости. Пожалуйста, не требуй от меня предельной ясности, — неожиданно холодным тоном добавил он.
— Тебя по-прежнему интересуют бездны, в которые она звала?
— Нет. Это была катастрофа.
— А если не с ней?
— Нет.
— Но что, если тебя снова окутает тьма? Чем ты будешь ее разгонять?
— Я говорил об этом несколько раз и надеялся, что ты поняла. Беатриче, одним своим присутствием ты разгоняешь тьму… Я хотел сказать, Джулианна.
— Скажи мне, что ее нет ни на одной из твоих фотографий.
— Могу поклясться. Я фотографировал женщин, которые мне нравились.
— Ты говорил… тебя вышвырнули из ее дома. Почему?
Габриель скрежетнул зубами.
— Я сделал нечто совершенно неприемлемое в ее мире. Не хочу врать. Мне было приятно видеть, как она скрючилась и сморщилась, когда я дал ей попробовать ее же зелья. Хотя этим я нарушил одно из самых священных своих правил.
Джулия содрогнулась всем телом.
— Тогда почему она не вычеркнула тебя из своей жизни?