— Я не считаю это любовью, хотя не могу сказать, что она мне совершенно безразлична. Стыдно признаваться, но даже интимная близость не сделала ее родным мне человеком. Однако я не вправе вообще забыть о ней. Ей больше не от кого ждать помощи. Родители далеко, и у нее с ними не все просто. Я был первопричиной ее бед. Скорее всего, детей у нее больше не будет. — Последние слова он произнес с заметной дрожью в голосе.

— И поэтому ты решил, что у тебя тоже не должно быть детей?

— Да. Око за око. Когда она рыдала у меня на руках, повторяя: «Мне уже не быть матерью», я принял решение. Врачи отказывались, убеждали меня хорошенько подумать, говорили, что я еще слишком молод и потом буду жалеть о содеянном. Но я все-таки нашел того, кто согласился. Как ни странно, это принесло мне некоторое облегчение. — Впервые за весь вечер Габриель погладил ей щеку. — Я рассказал Полине о тебе. Она всегда была ревнива, но она знает: я не в силах дать ей то, чего она хочет. Джулианна, ты должна понять: у меня давно нет и не будет никаких интимных отношений с Полиной, но она останется частью моей жизни. Иными словами, если ты по-прежнему…

— Да, Габриель, я по-прежнему тебя люблю. Ты поддерживаешь ее и помогаешь ей, если она попадает в беду. Такая позиция достойна лишь уважения.

— Поверь мне, Джулианна… я себя ни капли за это не уважаю.

— Может, теперь ты… расскажешь мне про свою татуировку?

Габриель сел, снял рубашку и швырнул на персидский ковер. Потом вновь положил голову на колени Джулии. В ее глазах было только принятие и сочувствие.

— Я сделал это в Бостоне, после того как прошел курс лечения.

Джулия снова нежно поцеловала дракона. Габриель вздрогнул, словно ее губы оцарапали ему кожу. Тогда она стала гладить ему волосы, надеясь, что это его успокоит.

— А что символизирует дракон?

— Дракон — это я. Это наркотики. Возможно, то и другое. Сердце — мое сердце, которое разбито. Майя навсегда останется в моем сердце. Возможно, ты подумаешь, что я тогда был не в себе, если решил испортить тело столь отталкивающей «памятной картинкой».

— Нет, Габриель. Я так не думаю. Это скорее… мемориал.

— Полина потеряла ее, когда была на пятом месяце. Мы тогда оба были не в себе и не смогли достойно похоронить Майю. Через два года я заказал ей надгробие. Оно в Бостоне. — Он порывисто поцеловал Джулии руку. — Но она там не похоронена. — Его голос исказился от боли.

— Габриель, она сейчас в раю, рядом с Грейс.

— Спасибо, — прошептал Габриель, и его глаза снова наполнились слезами. — Я сам нарисовал эскиз надгробия. Посередине — простой камень, а по бокам — фигуры ангелов. Мне хотелось, чтобы это было красиво.

— Я уверена: это очень красиво.

— Кстати, мемориал — это не только надгробный памятник. Часть мемориала ты уже получила. — (Джулия вопросительно посмотрела на него.) — Твой грант, выделенный фондом… Майи Полины Эмерсон.

— Прости меня. — Джулия смахнула слезинку. — Я тогда ничего не знала и еще пыталась вернуть эти деньги.

Габриель поцеловал ее в кончик носа.

— Любовь моя, я на тебя не сержусь. В те дни я еще многого не мог тебе объяснить. Мне это было очень важно. Я всего лишь хотел, чтобы ты приняла грант. Других, более достойных кандидатур я не видел.

— Я спрашивала у Рейчел насчет фонда. Она сказала, что ничего не знает.

— О Майе и Полине знает только Ричард. Грейс тоже знала. Остальные — нет. Мы решили: достаточно, если Рейчел и Скотт узнают лишь о наркотиках. И об этой татуировке никто не знает. Только ты.

— Меня сегодня очень испугала музыка Пуччини, — шепотом призналась Джулия.

— Мне эта опера показалась… вполне уместной.

Джулия покачала головой.

— Послушай «Мадам Баттерфляй», и ты поймешь, как я обращался с Полиной. Она столько лет искренне меня любила, а я не мог ответить ей своей любовью. — Габриель повернулся так, чтобы видеть глаза Джулии. — Я никогда не позволю себе обращаться с тобой как с бабочкой, которую поймал для собственного развлечения. Я не посмею оборвать тебе крылышки или сделать… предметом коллекции.

— Габриель, о чем ты говоришь? — поморщилась Джулия. — Я тебе верю и знаю: ты вовсе не Пинкертон из оперы Пуччини. — И в доказательство она целовала его до тех пор, пока у нее не перехватило дыхание.

— Я тебя не заслуживаю, — прошептал Габриель.

— Возможно, мы оба не заслуживаем друг друга. Но я вправе выбирать, кого мне любить. И я выбираю тебя.

Габриель нахмурился, будто не верил ее словам.

— Позволь мне тебя любить. — На двух последних словах голос Джулии дрогнул, и по щеке скатилась одинокая слезинка.

— Как будто я могу себе представить жизнь без тебя. — Габриель прижал ее к себе, все еще не веря, что мучения позади.

На каждую его ласку она отвечала лаской, склоняясь над головой прекрасного и очень измученного мужчины. Габриель целовал ей ладони и пальцы, целовал нежно и с величайшей осторожностью, словно ее руки покрывала не кожа, а тончайшая рисовая бумага.

— Джулианна… моя милая, моя ласковая девочка. Как же ты мне нужна.

Незаметно их позы поменялись. Теперь Габриель сидел на диване, вытянув ноги по всей длине, а Джулия сидела на его ногах, раскинув свои. Они тесно прижимались друг к другу. Его руки ласкали ей спину, спускаясь все ниже. К бесподобным ягодицам, закрытым шерстяными брюками.

Джулии вспомнилась одна из черно-белых фотографий, висевших в спальне Габриеля. Там была страсть, безудержное, даже отчаянное желание. Там было восхищение. Но там не было глубокой, бескорыстной любви, заявившей о себе теперь, когда они раскрыли друг другу все мрачные тайны своего прошлого.

Габриель чувствовал эту любовь в каждом ее объятии и поцелуе, в движении ее пальцев, касавшихся его шеи и поглаживающих дракона. Джулия была готова отдать ему все. Он знал: она не пожалеет себя, только бы унять его боль. Что это, если не жертва?

«Не хочу, чтобы она была Исааком, приносимым в жертву», — подумал Габриель.

Дрожащими пальцами Джулия расстегнула свою блузку и бросила на пол рядом с его рубашкой. Шелест шелка, падающего на пол, заглушил тихий стон Габриеля.

Она была его искуплением.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ

Утром Джулия проснулась совершенно голой…

Во всяком случае, ей так показалось.

Она лежала с Габриелем на его широкой кровати. Они спали в обнимку, крепко прижавшись друг к другу. Ее голова покоилась у него на плече, его левая рука застыла у нее на правом бедре, а их ноги переплелись.

Джулия осторожно провела рукой по его спине и облегченно вздохнула: зад Габриеля прикрывала тонкая ткань трусов, что не делало его ягодицы менее привлекательными. Заглянув под одеяло, она обнаружила на себе розовый лифчик и розовые трусики.