Иван Францевич откинулся на спинку стула и посмотрел в глаза Маркизу долгим внимательным взглядом.

– Вот такая занимательная история, – закончил он свой рассказ.

* * *

Капитан Ананасов выдвинул нижний ящик стола. Там находилась бутылка с напитком ядовито-зеленого цвета с устрашающим названием «Тархун». Ананасов отвинтил крышечку и сделал большой глоток. Едкая жидкость влилась в измученный желудок капитана, и, как ни странно, ему стало немного легче.

– Введите, – крикнул он в сторону двери.

– Кого? – удивленно спросил замерший возле двери сержант.

– Как – кого? – переспросил капитан. – Этого… подследственного. В смысле подозреваемого.

– Да вот же он! – сержант показал на унылого мужчину, скрючившегося на стуле перед письменным столом капитана.

– И правда… – капитан встряхнул головой и сконцентрировал взгляд на подследственном. – Он, понимаешь, так тихо сидит, что я и не заметил… фамилия!

– Моя? – переспросил тот, вздрогнув от неожиданности.

– Свою я вроде знаю, – не совсем уверенно проговорил Ананасов.

– Ветров. Игорь Андреевич.

– Что же вы, Игорь Андреевич, натворили? – произнес Ананасов, листая папку с делом и мучительно вспоминая, где он видел это унылое вытянутое лицо.

– Я?

– Ну, не я же… если бы я натворил, то я бы и сидел по ту сторону стола, а вы, Игорь Андреевич, были бы на моем месте.

– Но я тоже ничего не натворил! – заспешил Игорь. – Это ошибка! Это чудовищное стечение обстоятельств!

– Все так говорят! – пробормотал Ананасов, и наконец «Тархун» сделал свое дело. Точнее, капитан нашел нужную страницу, и все сразу встало на свои места. Капитан вспомнил, откуда он знает этого унылого типа. Он вспомнил многочасовую засаду, стремительную погоню и героическое задержание в круглосуточном магазине. Задержание, сопряженное с нешуточным риском для жизни и здоровья самого Ананасова и его напарника, поскольку присутствовавшая при этом задержании старушенция вмешалась в самый неподходящий момент, а вооружена она была палкой…

– Как же вы, Игорь Андреевич, утверждаете, что ничего не натворили, когда в материалах дела четко сказано, что вы убили собственную жену? Причем, как здесь отмечено, с особой жестокостью? Пятнадцатью ударами ножа?

– Нет! Я не убивал Анну! – горячо воскликнул Ветров. – Почему вы мне не верите?

– Нехорошо, Игорь Андреевич, нехорошо! – укоризненно проговорил Ананасов, причем неясно было, что он имеет в виду: то ли нехорошо убивать жену пятнадцатью ударами, то ли нехорошо возражать следственным органам. – Нехорошо! Кстати, Игорь Андреевич, сообщите следствию – куда вы дели орудие преступления?

– Ка… какое орудие? – испуганно переспросил Ветров.

– Нож! – сообщил ему Ананасов. – Широкий цельнометаллический нож английского производства!

Игорь заметно побледнел.

Он помнил, что на кухне у Анны действительно стоял набор таких ножей разной формы и разного размера. Ножи стояли на разделочном столе в удобной деревянной подставке. Игорь с Анной вместе покупали их в магазине «Хозяин» еще в те далекие времена, когда они что-то делали вместе…

Так вот каким орудием убили его бывшую жену!

– Все ножи остались на месте, кроме одного, – продолжал Ананасов, – кроме самого широкого, которым, по мнению эксперта, и была убита ваша жена! И как раз этот нож пропал… признайтесь, Игорь Андреевич – куда вы его дели?

– Никуда! Понятия не имею, где этот нож! Я в тот день вообще не был в ее квартире!

– А вот у нас имеется свидетельница, которая вас там видела!

– Это соседка! – оживился Ветров. – Вот как раз она вам и подтвердит!

– Что подтвердит?

– Что я там не был! Я звонил в квартиру, но Анна мне не открыла! А своих ключей у меня нет… Анна сменила замки, как только мы с ней разошлись…

– Вот и мотив имеется… – пробормотал капитан, как бы ни к кому не обращаясь.

– Какой еще мотив? – забеспокоился Игорь. – Нет у меня никакого мотива!

– Мотив самый распространенный – личная неприязнь! Вот вы думаете, что людей чаще всего убивают из-за денег? Из-за наследства там какого-нибудь? Вот и нет! Чаще всего убивают из-за того, что форточку неплотно закрыли, или крышку унитаза не опустили, или чайник с плиты вовремя не сняли, или ведро помойное не вынесли… то есть из личной неприязни!

Тогда, получается, не я должен был Анну убить, а она меня! – воскликнул Ветров. – Это она меня последнее время буквально видеть не могла!

– Это только ваше голословное утверждение, ничем не подкрепленное! А пятнадцать ударов ножом – это факт! Так что будет гораздо лучше, если вы все признаете! Чистосердечное признание вины, может быть, и не смягчит вашу участь, но по крайней мере облегчит совесть!

– Но Зинаида Антоновна…

– Кто такая Зинаида Антоновна? – насторожился капитан. – Ваша сообщница?

– Почему сообщница? Какая еще сообщница? Соседка по лестничной площадке! Та, которая меня видела! Она должна подтвердить, что я не входил в квартиру!

– Ничего такого она не подтверждает! – капитан справился со страницей дела. – Она только заявляет, что в самый момент убийства вы находились на лестничной площадке, то есть имели возможность это убийство совершить!

Капитан Ананасов прикрыл глаза, которые мучительно резал чересчур яркий свет настольной лампы. Впрочем, этим утром любой свет, даже приглушенный свет ночника или даже живой огонек светлячка, порхающего среди азалий и рододендронов, показался бы капитану чересчур ярким.

В глубине души он искренне сочувствовал этому мужику. Капитан вспомнил свою бывшую жену Вальку и подумал, что вполне мог оказаться по ту сторону стола, на месте подследственного. Когда Валька встречала его на пороге квартиры, сложив на груди руки, и спрашивала таким тоном, каким федеральная судья Стукалова оглашает приговор: «А ты знаешь, сколько сейчас времени?» – в такие минуты Ананасову мучительно хотелось применить табельное оружие. Причем не делать предусмотренный должностной инструкцией предупредительный выстрел в воздух, а стрелять сразу на поражение…

Или когда во время решающего матча любимой команды с заклятыми соперниками она входила в комнату с помойным ведром в руках и грозой во взоре и заявляла, что он еще в прошлый вторник обещал вынести мусор…

Или когда тихое, безмятежное воскресное утро разбивалось, как плохо склеенная чашка, от ее грозного возгласа: «На улицу с ковром – шагом марш!»

Или когда в невинные мечты Ананасова, который придумывал, как замечательно можно было бы потратить обещанную руководством денежную премию, о которой жена не успела пронюхать, вторгался ее оглушительный крик: «Лампочку на лестнице третий месяц ввернуть не можешь!»