— Раз мой сын поспешил уже отдать ей венец графини Херефордской, то и мы не должны ударить в грязь лицом, — добавила надменная Сибилла, и Милдрэд не поняла, довольна та поступком сына или нет.
Сестры и невестка графа вскоре явились к Милдрэд с штуками тканей, причем когда их развернули, то дружно расхохотались: оказалось, что все они, не сговариваясь, выбрали желтый цвет. Графиня принесла песочно-желтого фландрского сукна, ее дочери — лимонно-желтый бархат и ярко-желтую шерсть, а самый красивый отрез выделила скромница Доната — бледно-желтый мерцающий шелк.
— О, теперь я буду самая желтая в вашей семье, — смеялась Милдрэд. Но все же она осталась довольна: желтые тона придавали золотистый оттенок ее светлым волосам, подчеркивали яркость губ и необычный аквамариновый цвет глаз.
День прошел неожиданно приятно, как бывает, когда женщины заняты нарядами. Правда, леди Сибилла не удержалась от язвительного замечания, что, дескать, саксонка Милдрэд наверняка не разбирается в моде и навряд ли сможет отличить блио от шенса, тем более не поймет, что такое фестоны и плиссе [86] . Милдрэд кусала губы. Кому все это говорится? Ей, первой щеголихе Денло? У нее недостало сил сдержаться и не поправить заносчивую графиню, уточнив, что дублетом все же принято называть мужскую укороченную стеганую одежду, а женская, приталенная и короткая, надеваемая в холодное время года, называется пелиссон.
При этом в комнате наступила тишина, — тут не привыкли в чем-то не соглашаться с графиней-матерью. Однако сама Милдрэд ощутила нечто похожее на удовлетворение. И пока леди Сибилла багровела лицом и набирала в грудь побольше воздуха, девушка как ни в чем не бывало сообщила, что, как только связь с Гронвудом наладится, она велит прислать сиятельной миледи выкройки последних моделей пелиссона, а также великолепные горностаевые шкурки для его подбивки — в нем достопочтенная леди Сибилла будет выглядеть как королева, ведь горностай — самый благородный мех. Ну как, — тараторила она, почти наступая на графиню, — изволит ли милая матушка принять от нее сей скромный дар?
— Вы пока не имеете права называть меня матушкой! — только и смогла выдавить графиня, но споры о модах прекратила.
Позже «мышка» Доната негромко заметила Милдрэд:
— Вы были очень смелой. Только постарайтесь впредь не давать миледи почувствовать, что в чем-то разбираетесь лучше ее. Я советую вам это из дружеского расположения, — добавила она, внимательно глядя на будущую родственницу.
Однако Милдрэд не понимала, отчего бы это Донате быть с ней любезной, когда ее муж Вальтер пользовался каждым удобным случаем, чтобы проявить свое восхищение саксонкой.
Однажды Роджер выразил желание покатать свою невесту на лодке по реке Уай, и они были только вдвоем. Милдрэд воспользовалась удобным случаем спросить: отчего он предпочитает, чтобы его семья жила вместе, ведь по традиции взрослые отпрыски разъезжаются по собственным манорам?
— Вы все верно говорите, леди Милдрэд, — отозвался граф, налегая на весла, как заправский лодочник, и даже приветливо кивнул в ответ на оклик одного из проплывавших мимо на своем ялике рыбаков. — Но дело в том, что я сейчас веду войну с самим королем, и любой из членов моей семьи, окажись он в руках Стефана, станет заложником. Король знает, насколько дружны Фиц Мили, он был бы рад захватить любого из моей семьи, чтобы влиять на меня. Нет, клянусь честью, мне спокойнее, когда мои родичи под моей опекой и находятся рядом. Это несколько хлопотно, но все же Херефордский замок достаточно надежен, чтобы укрыть их всех.
При этом он смотрел на замок, и глаза его светились любовью. Роджер поведал невесте, что некогда Херефордский замок принадлежал саксонскому графу Ральфу Робкому. Это был милый добрый человек, к которому благоволил англосаксонский король Эдуард Исповедник, его дядя. Поговаривали даже, что, будучи бездетным, он подумывал сделать Ральфа наследником короны.
— Я знаю, — кивнула Милдрэд. — Упомянутый вами Ральф был сыном сестры Исповедника — Годы.
Как саксонка, она прекрасно знала родословную правителей своего народа. Но Роджеру, в отличие от его надменной матери, это внушало уважение. Он подробно рассказал будущей графине, как однажды Херефордский замок захватили валлийцы. Ральф отправился в изгнание и так тяжело перенес поражение, что помешался. Он всех стал бояться, везде ему грезились валлийцы с их дротиками, и несмотря на все усилия лекарей вскоре он умер. Тогда-то к нему и прикрепилось это нелестное прозвище — Робкий.
Рассказывал Роджер интересно, и Милдрэд нравилось его слушать. Однако ее несколько удивляло, что и находясь подле жениха, она не испытывала желания пококетничать с ним, придать разговору тот игривый и волнующий тон, какой уместен в преддверии брака. Роджер казался ей мудрым, надежным покровителем, но почему-то не хотелось ни очаровать, ни растормошить его. Возможно, это и хорошо, уважать своего избранника и доверять ему, не испытывая смятения или желания пленять. Да и сам Роджер смотрел на нее тепло и почтительно… разве что иногда в его взоре возникала некая грусть, причину которой Милдрэд не могла себе объяснить.
Но в основном графа Херефорда занимала только война. К нему постоянно прибывали гонцы, порой он куда-то уезжал, а по возвращении запирался в одной из башен со своими вассалами или же, наоборот, принимал их как лорд-повелитель в большом зале, выслушивал известия; долго обсуждались возможные места атак, решалось, какая из приграничных крепостей менее оснащена и куда следует направить подкрепление или улучшить поставку провианта.
Пока Роджер был весь в делах военных, его мать забрала в руки дела по хозяйству и управлению имениями. По традиции она должна была приобщать к этому и будущую графиню Херефордскую, однако тут леди Сибилла была непреклонна: это только ее долг, говорила она, и смотрела на саксонку с явным вызовом. Милдрэд не настаивала, учитывая, что ее официальная помолвка еще не состоялась. Пока же она просто наблюдала за действиями Сибиллы и находила, что та прекрасно справляется. Графиня-мать следила, чтобы в замке всего было вдосталь, чтобы товары закупались в должном количестве, чтобы исправно поступали налоги, даже занималась перестройкой парадного крыльца, вела переговоры с мастерами, следила за доставкой мрамора для облицовки ступеней, да еще по ее приказу каменщики вытачивали вздыбленных грифонов по обе стороны крыльца — ибо грифон был и на гербе Фиц Милей.
Вообще-то строительные работы дорого обходились графству, которое, по сути, находилось в состоянии войны. А так как Милдрэд была наслышана, скольких расходов стоили Херефорду военные действия, девушка не понимала, зачем такое расточительство. Однажды, когда они с Роджером вышли прогуляться по стенам замка, она не удержалась и задала ему этот вопрос.
— Вы наблюдательны, миледи, и практичны, что делает вам честь, — отметил граф в своей спокойной невозмутимой манере. — Однако вы забываете, что я являюсь главой оппозиции и получаю деньги на содержание войск из-за моря — от матери Генриха Плантагенета.