Милдрэд слушала, затаив дыхание. Ее Артур спас будущего короля, сражался с ним рядом. Нет, рыцарское звание ему точно обеспечено!
Но когда она вышла из лазарета, когда увидела новые подводы с ранеными, то думала уже о другом: там война, там смерть и увечья. И там ее Артур… Но все же он жив! Жив! При этой мысли счастье наполнило ее, сердце сделалось каким-то легким, чутким, трепетным. Ей захотелось чем-то помочь другим, как-то расплатиться за радость знать, что ее милый цел и невредим.
Замковый лазарет был переполнен. Брат Метью, местный лекарь, сестры из соседней обители ухаживали за ранеными, но рук все равно не хватало. И Милдрэд трудилась наравне с ними, хотя порой ей становилось дурно при виде страшных ран. Но она держалась, всегда оказывалась там, где необходима помощь, и даже с самыми простыми солдатами из ополчения была неизменно весела, спокойна и полна сочувствия. Ее называли не иначе как ангелом, а вечно хмурый Метью, после того как ампутировал руку одному несчастному, а Милдрэд стояла рядом, держа таз с инструментами и помогая ему во время операции, даже сказал ей:
— Как вспомню, как ты голоногой бегала и смеялась по склонам близ Освестри и все норовила стравить Риса и Артура… Не верится, что теперь именно ты нам помогаешь и проявляешь столько мужества.
Да, мужество ей было необходимо. В лазарете вечно стояла вонь, слышались стоны и бред, но Милдрэд упорно оставалась, обрабатывала раны грязных, озлобленных, обовшивленных людей, выслушивала их просьбы, обмывала тела, помогала монахиням-бенидиктинкам шить для мертвых саваны из вощеной холстины. Она была тут целыми днями, втирала целебные мази, выдавливала гной, молилась с ними. Тошнотворный сладковатый запах лазарета впитался в ее одежду, в кожу и волосы, и как бы она потом ни старалась его отмыть, он не исчезал и мучил ее даже во сне. Но она смирялась.
«Если моему Артуру плохо, я готова тоже терпеть тяготы».
Но помимо ухода за ранеными у нее была и иная обязанность. Милдрэд то и дело приходилось писать послания, рассылаемые лордом Пайнелом: ибо хотя комендант умел бойко читать, но выводить пером буквы был далеко не мастер. Многие рыцари едва могли подписать свое имя, довольствуясь приложением кольца с печаткой к расплавленному воску. Милдрэд же обладала отменным почерком и писала куда быстрее, чем местный капеллан. Поэтому, едва успев смыть с рук кровь и гной, она сразу спешила на зов коменданта и брала в руки отточенное гусиное перо. На шуршащем пергаменте она писала приказы об отправке такого-то количества наконечников для стрел и копий под тот или иной замок, оформляла договоры с торговцами в города и окрестные усадьбы о закупке продовольствия для армий, составляла списки пленных и послания о выкупе. Если у родных не было денег, а лорды отказывались платить за своих вассалов, Хью Пайнел грозился повесить пленников, так как у него не хватает средства на их содержание. И он не кривил душой: на виселице уже покачивались несколько тел, предварительно обобранных донага, чтобы хоть как-то возместить траты на прокорм пленных.
Да, Милдрэд, эта взлелеянная, видевшая ранее в жизни только добро девочка, все чаще понимала, что созданный Господом мир вовсе не так прекрасен, как она думала раньше. Или это люди делали его таким?
По вечерам, усталая, она тяжело, будто старуха, поднималась наверх донжона по винтовой лестнице. Часто она останавливалась у скобы для факела и вспоминала, как целовалась тут с Артуром. Она прижималась к стене, подле которой он стоял, гладила ее шероховатую поверхность. Почему, ну почему она была с ним тогда столь сурова? Лучше бы она поддалась, лучше бы он овладел ею прямо тут, на ступеньках… Тогда она могла бы забеременеть от него, и случись с ним что, она бы носила его дитя, его продолжение… Но нет! Артур не может погибнуть. Господь и Его Пречистая Матерь не допустят этого. И Милдрэд, несмотря на усталость, шла в часовню и долго молилась перед изваянием Девы Марии.
Заканчивался октябрь, и леса, еще недавно сверкавшие багрянцем и золотом, теряли листву. Небо затягивали тяжелые сизые облака, из которых то и дело лили сырые продолжительные дожди. Резко похолодало, дул ветер, дороги совсем превратились в болота, и военные действия поневоле прекратились. К тому же кончался срок службы одних вассалов и требовалось вызывать новых. По общепринятому закону, вассал нес обязанность отслужить у сеньора два месяца в году, но затем возвращался к хозяйству, за счет которого жил и содержал своих людей. Поэтому непросто было убедить их продолжить службу дольше положенного срока, и еще сложнее вынудить явиться в армию новых воинов с отрядами. Сэр Хью Пайнел рассылал повсюду письма с требованием немедленной явки, грозя в противном случае карами и конфискацией имущества.
Как-то, когда Милдрэд заканчивала очередное послание, у замка затрубил рог и сообщили о прибытии Глочестера.
Милдрэд не стремилась с ним видеться, но избежать встречи все же не удалось. Однако граф не стал донимать девушку разговорами о своем брате, просто несколько удивился, встретив ее в Девайзесе. И только усмехнулся, узнав, что Милдрэд Гронвудская пребывает тут по приказу Генриха Плантагенета.
— Ха! Наш Генрих — малый не промах. Ему всегда нравились красивые леди, и он не прочь иметь парочку под рукой. Жаль только бедняжку Авису, которая так привязалась к его высочеству, что умудрилась забеременеть от него. Хотя Ависа — особа разумная и предусмотрительная, — она понимает, от кого родить, чтобы это укрепило ее положение. — Граф криво усмехнулся, но глаза его были грустны. И вдруг в них появился колючий блеск. — Хотя Генриху сейчас не до Ависы, ведь подле него новое увлечение — раскрасавчик Артур из Шрусбери, разрази его гром! Вы ведь знакомы с этим парнем, миледи? Что вы скажете о нежной привязанности двоих мужчин? Какого мнения о содомии?
Глочестер нехорошо рассмеялся и пошел прочь. Милдрэд растерянно смотрела ему вослед, а слышавший эту беседу Метью поспешил утешить ее и стал смущенно заверять, что все это подлая клевета. Уж Метью хорошо знает Артура, а этот надменный граф просто чернит парня из зависти и… Монах осекся, сообразив, что юная леди не понимает, о чем, собственно, речь. Она была слишком невинна для этого.
Сам граф Глочестер прибыл в Девайзес, чтобы передохнуть после удачного присоединения к анжуйским владениям сразу двух замков — Керри-Кастла и Веллс-Тауэра. Причем оба раза обошлось без сражений: Уильям Глочестер умел договариваться и убеждать, а теперь мог смело отписать Юстасу, что ближайшие к Бристолю крепости в руках анжуйцев, а это могло бы вынудить принца попытаться отвоевать их. Если тот клюнет на уловку, то Глочестер сможет послать ему навстречу сильные войска бристольского гарнизона.
Однако графа ждало разочарование: Юстас и не подумал отбивать упомянутые замки. Более того, он неожиданно отступил к Оксфорду. Теперь весь юго-запад Англии полностью принадлежал Плантагенету. Можно было ликовать.
Но именно тут пришло известие, что на подходе огромное войско Стефана.
Король шел карать.
Вообще Стефан Блуаский считался человеком благородным, неторопливым и снисходительным. За годы своего неспокойного правления он неоднократно прощал врагов, руководствуясь скорее кодексом рыцарской чести, чем политической выгодой. Многие сочли это признаком слабости, поэтому его соперники вновь и вновь брались за оружие, и опять начиналась война.