Женщина замялась.
— Видите ли, миледи, хозяина манора Орнейль не оказалось в поместье. Там вообще никого нет, только охранники, а сам дом стоит заколоченным.
— Вот как? — нахмурилась императрица. — Я опасалась чего-то подобного. Но ты молодец, что сообразила не привозить ребенка назад. Куда ты его дела?
— Я решила, что будет правильным отнести его в…
Она не договорила, как вдруг с грохотом распахнулась дверь.
— Так где же сейчас этот ублюдок, Дуода? — раздался властный мужской голос.
Испуганно вскрикнула Ивета. Императрица резко встала, глаза ее расширились.
Оглянулась и Дуода. В дверях стоял высокий парень с гневным красивым лицом. Его богатый плащ ниспадал складками с широких плеч, у горла на застежке сверкало золото.
— Не ожидала меня, Матильда?
Его молодой голос дрожал от гнева, он не сводил с императрицы глаз.
Та только коротко вздохнула. Лицо ее сразу стало жестким, решительным. В следующий миг в ее руке появился кинжал, и она стремительным, сильным движением вогнала его в спину верной Дуоды, надавила на рукоять и резко выдернула клинок. Кровь брызнула фонтанчиком, усеивая красными пятнами ее руки и одежду.
Не ожидавший этого юноша отшатнулся, Ивета испуганно взвизгнула и вжалась в стену.
Дуода, с широко раскрытыми глазами, хватала ртом воздух, покачиваясь. Кое-как повернувшись, она с изумлением и ужасом взглянула на госпожу.
— За что, миледи?..
— Прости, Дуода, — невозмутимо ответила Матильда, глядя, как служанка оседает и падает на пол. — Я позабочусь о твоих близких.
Глаза Дуоды были по-прежнему открыты, на губах пузырилась кровавая пена.
Ивета снова завизжала, хватаясь за щеки.
Императрица даже не повернулась в ее сторону. Наклонившись, она спокойно вытерла кинжал об одежду Дуоды, вложила его в ножны и только после этого взглянула на застывшего в дверях юношу.
— Здравствуй, Джеффри, супруг мой.
Какое-то время они глядели друг на друга. Императрица даже нашла в себе силы улыбнуться. И хотя уголки ее рта нервно подрагивали, голос звучал спокойно:
— Признаюсь, не ожидала, что ты приедешь за мной в обитель. И как это тебя впустили в женский монастырь? Ах, и настоятельница здесь? Похоже, ты ей неплохо заплатил, раз она, нарушив устав, ввела сюда мужчину.
Аббатиса испуганно выглядывала из-за плеча графа Анжу. Завидев тело служанки на полу, отступила, сотворяя крестное знамение.
Джеффри быстро шагнул в келью и захлопнул за собой дверь.
— Тебе, Матильда, удалось спрятать от меня своего пащенка, — произнес он, гневно, исподлобья глядя на супругу. — Но ты убила Дуоду и теперь сама никогда не узнаешь, где он.
— Ты тоже, — спокойно ответила его жена. — А значит, моему сыну ничего не угрожает.
— Но ты никогда не найдешь его! Он потерян для тебя!
Матильда судорожно сглотнула. В ее глазах плескалась боль. Но это было лишь мгновение слабости, а потом она сложила руки на груди и надменно вскинула подбородок.
— Пусть! Но я сохранила ему жизнь. Мой сын недосягаем для тебя, Джеффри Анжуйский! Дуода не успела сказать, где укрыла его. И теперь, даже с помощью твоих пытошников, ты ничего не сможешь добиться от нее. Бедная Дуода. Она была такой преданной… Да пребудет душа ее в мире.
— Ты еще поплачь над ней! — воскликнул молодой граф с издевкой. Его красивое лицо побелело от гнева. — Я знал, что ты фурия, шлюха и обманщица. Но ты еще и убийца!
— Да. Но я еще и твоя жена перед Богом и людьми. Опозорь меня прилюдно — пятно ляжет и на твой род.
Граф подался вперед, словно хотел накинуться на нее, но сдержался.
— Будь проклят тот день и час, когда я взял тебя в жены, Матильда!
— Аминь. Воистину все демоны хохотали в аду, когда мы обменялись обетами перед алтарем. Однако напомню, что не я заставляла тебя бегать по притонам, не я требовала, чтобы ты пренебрегал мной, был груб и жесток, пока я не нашла утешения в объятиях другого.
— И об этом скоро все узнают! — осклабился граф. — Вот эта, — он ткнул пальцем в сторону забившейся в угол фрейлины, — она моя свидетельница, которая подтвердит, что ты тайно родила ублюдка. И как бы она ни была верна тебе, она быстро заговорит, когда ее начнут рвать раскаленными щипцами. Или ты поспешишь зарезать и ее?
От ужаса Ивета начала икать. Глаза ее стали полубезумными. Матильда наконец удостоила ее взглядом.
— Поди-ка, девочка, вон. Мне надо еще кое-что сказать супругу. И ничего не бойся.
Едва за фрейлиной закрылась дверь, императрица резко повернулась к мужу.
— А теперь выслушай меня, Джеффри Анжуйский! Вы можете ославить меня на весь свет, можете дойти до самого Папы и потребовать развода, но ничего, кроме бесчестья и провозглашения себя рогоносцем, не добьетесь. И если вы станете кричать, что я родила бастарда, — я буду это отрицать. Вы разгласите мою измену — я поведаю всем, как вы обходились со мной. А ведь вы взяли в жены не просто женщину, чтобы ею помыкать. Я — единственная дочь и наследница короля Генриха Боклерка [2] , моим приданым является богатейшее герцогство Нормандское и королевство Англия. Откажетесь ли вы от них ради сомнительной славы рогоносца? Не лгите самому себе, Джеффри. Я ваша законная жена и таковой останусь — видит Бог! Вы же будете молчать обо всем, что произошло в этой обители. Даже сами проследите, чтобы никто не приставал с расспросами к Ивете.
Юный граф Джеффри с усталым видом опустился на выступ стены, провел по лицу ладонью.
— Как мы сможем дальше жить вместе, Матильда?
— Как и ранее. И теперь, когда вы убедились, что я не бесплодна, надеюсь, мы еще сумеем зачать целую дюжину сыновей. Можете даже передать им в наследство ваше нелепое прозвище — planta genista, и пусть они зовутся Плантагенеты в честь веточки дрока, какой вы так любите украшать свой шлем на турнирах. А теперь, супруг мой, помогите мне уложить Дуоду на кровать. Она все же хорошего нормандского рода, была предана мне и не заслуживает, чтобы мы оставили ее, как собаку, на полу в луже собственной крови.
Вдвоем они подняли мертвую женщину, устроили на ложе. Матильда сама закрыла ей глаза, сложила руки на груди, поцеловала в лоб. Джеффри какое-то время смотрел на жену, потом словно очнулся.
— Вашей наглости, Матильда, нет предела! Я поймал вас с поличным, вы обесчещены в моих глазах, а вы еще смеете помыкать мной.
Императрица спокойно поглядела на своего мужа, который был младше ее на десять лет.
— Нормандия, — произнесла она, — и корона Англии в придачу.