Граф усмехнулся.
— Допустим. И вы правы, я должен буду жить с вами. Но прослежу, чтобы вы более не смели тайно никуда уезжать, вы будете повиноваться мне и отныне не посмеете захлопывать передо мною двери своей опочивальни. Такова цена того, что я скрою ваш позор.
Сочтя это разумным, она согласно кивнула.
— И еще, — его душил гнев, он нервно сжимал и разжимал кулаки. — Я обо всем поведаю вашему отцу, королю Генриху, дабы он узнал, какова его хваленая дочь-императрица. И поставлю условие, чтобы он разыскал вашего любовника и прислал мне его голову.
Матильда отвернулась и негромко ответила пословицей:
— Лови, кто сможет поймать.
Джеффри, расслышав в ее голосе иронию, шумно задышал, но ответил почти спокойно:
— И запомните, Матильда. Никогда, слышите, никогда вы ничего не узнаете о ребенке, которого родили здесь. Вы не станете его разыскивать, ибо за вами будут следить мои люди и доносить обо всем. Так что, как бы ни сложилась судьба этого бастарда — будет ли он в чести, погибнет или попадет в беду, — вам никогда не знать этого!
Матильда была сильной женщиной. Она взглянула прямо в глаза мужа.
— Я готова к этому. К тому же истинное дитя — это то, которое знаешь с рождения и растишь у своих колен.
Джеффри усмехнулся.
— Тогда утешитесь с тем, какое родите от меня. Раз уж вы и впрямь не бесплодны.
Матильда молчала, и только печаль в глазах, горькая складка у губ отчасти выдавала ее истинные чувства. Джеффри не смог подавить довольную улыбку — он все же сумел задеть эту гордячку.
— Идемте, миледи. — Граф властным жестом протянул ей руку. — Мы возвращаемся домой, в Анжу. И да смилуются небеса над нашим браком.
1149 год. Восточная Англия
К вечеру сильно похолодало, морозный воздух обжигал, а земля под копытами коней звенела, как железо. В лесу уже сгустились сумерки, но небо над голыми деревьями пламенело пурпуром заката.
Два всадника крупной рысью скакали через лес: старший, в грубом плаще и войлочном капюшоне, и более молодой, богато одетый, придерживающий на скаку щегольскую, опушенную мехом шапочку.
— Сэр Хорса, долго ли нам еще? — крикнул на ходу молодой. — Моя лошадь уже совсем выдохлась.
Тот, кого звали Хорсой, не удостоил спутника ответом, даже сильнее пришпорил коня. Однако вскоре деревья расступились и всадники осадили коней на опушке. В лицо им светило садящееся солнце — неяркое, морозное, окрашивающее небосклон в багряные тона. И на этом фоне пред ними предстала величественная громада замка.
— Гляди, мой принц, — указал рукой в грубой перчатке Хорса. — Вот он — Гронвуд-Кастл. И если ты пожелаешь — он станет твоим!
В лучах заката замок производил внушительное впечатление. Расположенный на невысоком холме с покатыми склонами, он словно реял над окрестными равнинными землями. Выстроенный из светлого известняка, он являл собой тот тип концентрической [3] крепости, какие лишь недавно научились возводить в Европе, переняв это искусство от крестоносцев из Святой земли. С мощными башнями, прочными стенами, зубчатыми парапетами и укрепленным барбаканом [4] над подъемным мостом, переброшенным через широкий ров, Гронвуд выглядел более чем великолепно. Но вместе с тем это величественное сооружение служило жилищем множеству людей — об этом свидетельствовали многочисленные огни, уходящие ввысь столбцы голубого дыма, отдаленный гул, а порой ветер доносил аромат свежеиспеченного хлеба. Гронвуд-Кастл был крепостью и житницей, дающей кров, заработок и защиту. И словно ища его покровительства, вокруг замка раскинулся целый городок — ремесленные слободки, дома, мельница и обширная площадь, где в положенные сроки происходили ярмарки.
— Что скажешь, Эдмунд? — оглянулся к спутнику Хорса.
Юноша машинально сдерживал свою почувствовавшую близкое жилье лошадь и улыбался счастливой, немного глуповатой улыбкой.
Хорса насмешливо хмыкнул, стягивая у горла края войлочного капюшона. Был он мужчиной в летах; выправка и легкость движений говорили о том, что это человек сильный и ловкий, но избороздившие лицо морщины выдавали характер суровый, самоуверенный и решительный. Чисто выбритый подбородок Хорсы надменно выступал вперед, от уголка тонких губ шел небольшой шрам, стягивая их немного вниз и придавая лицу брюзгливое выражение. На замок он поглядывал едва ли не враждебно.
— Отвечайте, Этелинг [5] . Я жду.
Юноша наконец повернулся.
— О, благородный Хорса! Что тут можно сказать? Гронвуд прекрасен. Он достоин быть даже резиденцией королей…
— Потомком коих ты и являешься, Эдмунд, — внушительно заметил Хорса.
С простодушной, доверчивой улыбкой молодой человек обратил к спутнику румяное от мороза, пухлое лицо. Эдмунд был юношей рослым, внушительным на вид, да и меч носил на бедре как заправский воин, однако проступало в нем и нечто детское — кудрявый русый чубчик, топорщившийся из-под шапочки, ямочки на пухлых щеках, широко раскрытые голубые глаза немного навыкате. На первый взгляд он казался обычным увальнем, но тем не менее происходил из благородной семьи, был потомком старой англосаксонской династии, правившей в Англии до того, как ее подчинил себе Вильгельм I Нормандский [6] .
— Мы поедем в Гронвуд прямо сейчас? — радостно спросил Эдмунд.
Хорса чуть прищурился.
— Вижу, ты загорелся мыслью овладеть Гронвудом. И больше не ноешь, чтобы мы ехали в церковь освящать свечи.
Улыбка застыла на губах молодого человека.
— Видит Бог, я и сейчас считаю, что напрасно мы не посетили службу на Сретение [7] . Но… раз уж мы здесь… Ведь в Гронвуде наверняка имеется часовня, где бы мы могли преклонить колени.
Хорса подавил невольный вздох, его искривленный шрамом уголок рта сильнее опустился в презрительной гримасе. Увы, не о таком соратнике он мечтал. Он прочил Эдмунду, ни много ни мало, корону Англии или хотя бы власть над ее восточными областями, а тот вырос святошей, которому бы не меч у пояса носить, а монашеский клобук и четки. Однако что есть, то есть.