Юстас стоял, закрыв лицо руками и покачиваясь. Негромко стонал. И так же, не глядя на нее, сказал:
— Я всегда любил и прощал тебя. Ты нужна мне!
— Да, как яство, какое ты поедаешь по кусочку. Я больше не могу этого выносить!
— Придется, — глухо ответил принц и бросил на нее полубезумный взгляд. — Никуда ты от меня не денешься. И так будет всегда.
Для Милдрэд это было страшнее всего.
Юстас видел на ее лице оторопь, наступившую после отчаянного торжества. Видел, как она пытается остановить кровь, и почувствовал прилив похоти. Плоть его возбудилась, воскрешая животное чувство сладострастного насыщения, какое он испытывал всякий раз, когда насиловал ее.
Ему было не привыкать, что она отбивается, рвется и кричит под ним. Но на этот раз Милдрэд была словно сама не своя. Он прыгнул на нее, подмял под себя, стал слизывать с нее кровь, то ли целуя, то ли кусая, и при этом разрывал на ней одежду. Звук разрываемой ткани еще больше усилил его вожделение. А удары, какие он обрушивал на свою жертву, принуждали ее сдаться, покориться… Нет, она все же только его, он ее не отпустит!
Но тут неожиданно схватили его самого, рванули, почти отбросив. В ярости Юстас закричал, резко повернулся…
Отец.
На него в гневе смотрел король Стефан.
— Убирайся! — произнес Стефан сквозь сжатые зубы.
Милдрэд, почти раздетая, залитая кровью, отползала, пытаясь прикрыться остатками одежды. Снизу вверх глядя на них, она невольно закричала, когда Юстас вдруг кинулся на короля.
Благородные люди так не дерутся. Это удел простонародья. Но, видимо, Юстас совсем потерял голову, раз вцепился руками в горло отца и стал его душить. Но Стефан был не только рыцарем, обученным сражаться с мечом, — он был сильным мужчиной. Поэтому резкими ударами под ребра король заставил сына ослабить хватку и, в свою очередь, ударил его кулаком в лицо. И началось…
Милдрэд все же успела увернуться, когда они упали на пол и стали кататься по нему, сминая ковры и налетая на мебель. Молодая женщина смотрела на них расширенными глазами, не понимая, почему она не испытывает торжества… почему ее обуревают лишь страх и омерзение.
Из-за двери доносился шум, но никто не смел войти. Было слышно, как кто-то велел позвать епископа Генри. Но успеет ли он, ибо Юстас уже подмял под себя короля и сильно бил его по голове, по груди, а затем опять стал душить.
Дверь все же распахнулась, и в покой вбежал черный дог Стефана. Он зашелся лаем, который стих, переходя на глухое рычание, когда он схватил Юстаса сзади за шею. Принц закричал, упал на отца, и тот стал из-под него выбираться.
— Назад, Фальк, назад!
Но в комнату уже вбежали стражники, оттащили собаку. Вместе со всеми вошел, прихрамывая, и Хорса, помог Юстасу встать.
Король тоже поднялся, стоял, тяжело дыша и приглаживая растрепанные волосы, одергивал разорванное оплечье камзола. Он первый взял себя в руки, и, когда заговорил, голос его звучал уже спокойно:
— Никому ни слова о том, что видели. Эй, отведите его высочество в колокольную башню. Пусть побудет там некоторое время, пока я решу, как быть. О, и наш дражайший братец Генри прибыл! Что ж, думаю, когда Юстас успокоится, вам следует прочитать ему проповедь о смирении.
— Ко всем чертям! — рванувшись, заорал Юстас, но Хорса все же смог удержать его.
Когда Юстаса выводили, Хорса тоже хотел выйти, но король остановил его.
— Эй, ты! Мой приказ тебе…
Тут он замолк, будто в размышлении. Стефан все еще тяжело дышал и гневно смотрел на Милдрэд. Так ей показалось. Она попятилась, стащила с постели расшитое покрывало и укуталась в него. Ибо теперь на нее было устремлено множество взглядов. Даже Юстас обернулся в дверях.
— Сэр Хорса, отвезешь леди Милдрэд Гронвудскую в аббатство Бери-Сент-Эдмундс в Восточной Англии. Думаю, там ей будет о чем подумать.
— Ты не смеешь! — Юстас хотел вернуться, но его удержали, и он лишь добавил, глядя исподлобья на отца: — Я не отдам ее!
— Я — король! — гаркнул Стефан. — Ты должен подчиняться мне! А вы все… Делайте, что я приказал!
Когда принца увели, вышла и Милдрэд. За ней, ни на шаг не отставая, прихрамывал Хорса.
— Ну, ты и тварь! — услышала она его негромкий голос. — Смогла-таки рассорить их. Ладно, поглядим, чего ты добилась!
Милдрэд незаметно улыбнулась. Все вышло так, как она задумала. А Хорса — глупец, раз не понимает, что у этих двоих больше ничего не выйдет.
Артур натянул поводья, переводя коня с рыси на шаг. Третий день в пути после высадки на южном побережье Англии, преодоленные восемьдесят миль — это хорошая пробежка для его серого, и теперь следовало поберечь силы скакуна. К тому же настала ночь, темная, безлунная августовская ночь с бесконечными яркими звездами, сверкавшими, как холодные алмазы.
Дорога шла по церковным владениям, поэтому привычной картины разорения, оставшейся после продвижения армии, тут не наблюдалось. И хотя, как стало известно Артуру, оба войска — короля и Плантагенета — ныне сошлись у Уоллингфорда, было похоже, что война претендентов на трон не сказалась на южных землях острова. Подходило время сбора урожая, и это заботило англичан куда больше, чем то, кто над ними воцарится. Главное, чтобы сражения шли в стороне и не мешали их каждодневному труду.
Однако когда Артур приблизился к Темзе, его то и дело стали останавливать дозоры. Рыцарь подъезжал с западной стороны, поэтому не опасался, что наткнется на разъезд людей короля. В темной ночи он видел огромный, с множеством башен замок, маячивший над медленно текущими водами реки, видел огни костров в лагере вокруг Уоллингфорда. И когда первый же страж преградил ему путь и с характерным чеширским выговором спросил, кто едет, Артур сразу потребовал, чтобы его препроводили к графу Честеру.
О том, что противостояние, а возможно, и решающая битва произойдут именно под Уоллингфордом, Артур узнал еще в Нормандии, куда пару месяцев назад отбыл по приказу Генриха. Он не очень обрадовался, что Плантагенет сделал его своим посланцем в Нормандию. Артур переживал за Милдрэд, рвался к ней, но это, судя по всему, не устраивало его нового сюзерена. Сначала Генрих пытался объяснить Артуру, насколько тому опасно встречаться с возлюбленной Юстаса, особенно сейчас, когда ее так стерегут и она имеет столь высокое положение. К тому же неизвестно, как сама саксонка воспримет появление Артура через столько лет. Однако тут Генрих неожиданно понял, что его незаконнорожденному брату присуще их прославленное анжуйское упрямство: Артур хотел только свою саксонку и заявил, что, пока не встретится с ней, пока не узнает, что не нужен ей, будет настаивать на встрече. Вот тогда Генрих дал Артуру задание, от которого, как он понимал, тот не сможет отказаться: он снарядил его гонцом к своей матери императрице. Матери и самого Артура. И тот согласился.