Бедолага больше не пытался заговорить ему зубы, только трепыхался, стараясь вырваться. И тут сзади раздался голос Лёли:
– Отпусти его.
Голос был тихий, но интонацией напомнил шипение змей, которое Антон недавно слышал в бассейне. Он обернулся.
Лёля смотрела на него исподлобья спокойно и зло. Это Антохе не понравилось. Так не смотрят на того, кого считают главным.
– Не отпущу, пока толком не расскажет.
Он собирался держаться до последнего, но Лёля вдруг расслабилась и улыбнулась.
– Да он бы рассказал, – произнесла она почти жалобно. – Только ведь не может, правильно?
Домового прорвало:
– Да уж конечно! Мне что, жалко? Только я не могу, вот ведь штука какая! Нельзя мне! А то придется какую-нибудь сторону принимать! Ты бы отпустил меня, а?..
Антон разжал руку. Домовой растаял очень быстро, даже хлопнуло, словно кто-то выстрелил. И от этого звука проснулась Маша.
На ее щеке красовались три свежие царапины.
Маша заметила, что все смотрят на ее щеку, дернулась, провела рукой по лицу.
– Васька – гад! – с чувством сказала она и прикрыла царапину рукой.
– Васька? – удивился Антон, – разве они у тебя не только что появились?
– Нет, я их волосами прикрывала…
– Зачем?
– Боялась, вы ругаться будете, что я над котиком издевалась.
– А ты издевалась?
– Это он надо мной издевался! – воскликнула Маша. – Знает же, животное, что я за ним записываю, вот и несет всякую дурь! Я его про вещего Олега спрашиваю, а он мне в ответ какие-то ребусы загадывает.
– Какие ребусы? – насторожилась Лёля.
– Да ерунду какую-то нес… – Маша отвела глаза.
– Надо было его треснуть! – воскликнул проснувшийся Мишка.
Маша окончательно смутилась и опять прикрыла волосами царапины.
– Ладно, – сказала Лёля, – пойду-ка я прогуляюсь.
– Куда? – сузив глаза, спросил Антон.
– Зайду в столовую за едой, – пропела Лёля. – Ваську кормить пора, – и быстро вышла.
– Только Ваську? – жалобно спросил Мишка.
Васька сидел возле дуба и сосредоточенно вылизывался. Вид у него был взъерошенный и обиженный.
– А, пришла… – мявкнул он, приподняв голову. – А я уж думал, все меня бросили, так и буду с этой дурой общаться.
– Никто тебя не бросал, – сказала Лёля, поставив перед котом полную миску вкуснятины. – И Маша не дура.
Кот принюхался, описал круг вокруг миски…
– Да я, в общем-то, не голодный, – сказал он, и с аппетитом принялся за еду.
Лёля не спорила.
– Ты пойми, – продолжил Васька после тщательного вылизывания миски, – я ж не простой кот, я ж не могу прям так все прямым текстом сказать, я или сказку говорю, или пою.
– Но сейчас же говоришь!
– Сейчас я за жизнь, а не по делу.
– А Маша просила по делу?
– Да она дальше своего носа не видит! Прицепилась к своему полку Игореву, а подумать головой не может.
Кот выразительно постучал когтем по лбу.
– Значит, Маша что-то от тебя узнала… но не поняла этого… – задумчиво сказала Лёля.
Кот вздохнул, поправил ошейник и пошел обходить дуб налево.
– Буквы мяузные писать тонким перышком в тетрадь учат в школе, учат в школе, учат в МЯУУУУ!!!
Лёля вздохнула, почесала кота за ухом:
– Ладно, Вась, я пошла думать. После ужина еще приду.
– Приходи ко мне, Глафира!!! – заорал кот.
Лёля заткнула уши и сбежала.
* * *
А в столовой полным ходом шло обсуждение.
– Да пойми ты, – доказывал Мишка Антону, – не вода охраняла эту штучку, а змеи. А вода помогла нам ее добыть. Значит, следующие три штуковины мы достанем с помощью огня, воздуха и земли. Где может быть, например, огонь?
– Вечный огонь есть, – сказал Севка, – Олимпийский огонь. Сварка когда работает – огонь горит. И костер еще разжечь можно…
– Хорошо, но только это не про нас. Где у нас есть огонь в школе? – спросила Лёля.
– В кабинете химии, – сказала Маша. – Мы там спиртовки зажигали.
– Хорошо, – сказал Антон, – тогда давайте так: мы с Лёлей, Машей и Любой идем в кабинет химии. Одна голова хорошо, а много – лучше. А Мишку оставим с Севкой делать всем фонарики.
Все встали из-за стола и почти хором сказали:
– Спасибо, Столовой-батюшка!
– Молодцы, – прогремело из кухни, – всегда бы так!
Вся компания двинулась на третий этаж.
– Интересно, а какой здесь кабинетный? – спросила Люба, потянув дверь.
Дверь кабинета химии, как обычно, оглушительно заскрипела – в ответ в углу оглушительно завизжало.
– Уииииии! Щас как выскочу, как бо́шки всем пооткручиваю!
Из дальнего угла кабинета вылетело раздраженное, всклокоченное существо, отдаленно напоминающее учительницу химии – Марию Ивановну. Отдаленно – потому что химичка была очень добродушная, но страшно недотепистая. Вечно у нее все падало, рушилось, реактивы перепутывались, опыты не получались. У гимназистов она вызывала скорее жалость, чем уважение. Кабинетный же был злобный и агрессивный. Никакой жалости не вызывал, а вызывал желание спрятаться куда-нибудь подальше.
– Здравствуй, кабинетный-батюшка, – сказал Антон.
– Да уж буду здравствовать, – прошипел в ответ кабинетный. – Не дождетесь, не угробите! Много вас тут ходит, а я все равно тут жить буду! Всех вас переживу, изведу, отважу…
Антон опешил. Маша захлопала глазами. Лёля выглядела озадаченной.
Кабинетный тем временем не переставал скрежетать:
– Вот ужо я вас всех! Как вы меня, так и я вас!
Антон требовательно зыркнул на Лёлю, но та только виновато развела руками. От этого жеста кабинетный завелся еще сильнее и перешел от внятных угроз и оскорблений на что-то совсем неразборчивое и скрипучее.
Антон почувствовал подобие торжества, глядя на бессилие Лёли: «Ага! И ты не со всеми договориться можешь!»
– Прости, что потревожили, кабинетный-батюшка, – Антон степенно поклонился, но скрежет из угла только усилился.
Все трое непрошенных гостей осторожно попятились, аккуратно закрыли за собой скрипучую дверь… и замерли. Скрип двери и скрип кабинетного оказались так похожи, что слились в один неприятный протяжный звук.
– Они скрипят одинаково! – прошептала Маша.