Он подошел к открытому люку и остановился так, чтобы изнутри его было трудно увидеть…
— Будет ли лучшее время? — спросил он сам у себя, глядя вниз. — Будет ли доброе время или всадники смерти уже скачут по нашей земле?
— Будет, — сказала Анна. — Обязательно должно быть. И ты его увидишь.
Шут не ответил. Анна почувствовала, как напряглись его плечи. Она сделала шаг вперед, заглянув вниз, в подвал. Роман стоял у потайной двери, прислушиваясь. Кин сзади.
— Отойди, — отмахнулся от него Роман.
Кин послушно отошел на несколько шагов.
В дверь кто-то ударил два раза. Потом еще три раза.
— Я так и знал! — прошептал шут. — Я так и знал… Надо было бежать к князю!
Роман отодвинул засов, и тяжелая дверь отворилась.
В дверях стоял рыцарь Фридрих. Кольчуга прикрыта серым плащом, меч обнажен.
Роман отошел в сторону.
Рыцарь Фридрих спросил:
— Все в порядке?
— Да, — сказал Роман. — Скорее. Как там у ворот?
— Скоро падут, — сказал Фридрих. — Скоро…
Он шагнул обратно в темный проход и крикнул что-то по-немецки.
Вдруг шут взвизгнул, как раненое животное, и прыгнул вниз — без лестницы, с двухметровой высоты, и следующим прыжком он был уже у двери, стараясь дотянуться до засова.
Роман первым сообразил, в чем дело, и начал вытаскивать меч, и Анне показалось, что он делает это замедленно, — и шут тоже замедленно оборачивается, так и не успев закрыть дверь, и в руке у него блестит стилет…
— Кин! — отчаянно крикнула Анна. — Не тот! Гений — не тот! Гений — Акиплеша!
Кин обернулся к ней. Глаза сошлись в щелочки. Голос его был тих, но страшен — и не подчиниться нельзя:
— Уходи немедленно.
Анна не могла уйти. Главное сейчас было объяснить Кину…
— Нажми присоску! Ты все погубишь!
И Анна, не понимая даже, что делает, но не в силах ослушаться, поднесла палец к шее…
И в этот момент ее охватила дурнота, и все провалилось, все исчезло, лишь бесконечная бездна времени приняла ее и понесла через темноту, сквозь нелепые и непонятные видения: лава коней неслась на нее сквозь огонь, рвущийся из башен деревянного города, а порочное лицо вельможи с мушкой на щеке, в громоздком напудренном парике покачивалось перед глазами…
Анна стояла в маленькой холодной комнате теткиного дома. Она схватилась за голову, жмурясь от света, и Жюль, склонившийся над пультом, крикнул ей, не оборачиваясь:
— Шаг в сторону! Выйди из поля!
Анна послушно шагнула — голова кружилась, она увидела перед глазами шар
— как окно в подвал.
Маленький, слишком маленький в шаре шут боролся с Романом, и рука его, зажатая в тисках Романовой руки, дергалась, сжимая стилет. Роман старался свободной рукой достать свой меч и кричал что-то, но Анна не слышала слов.
— Не тот! — сказала она, продолжая спор с Кином.
Шут извернулся, и Анна увидела, как стилет исчез в боку боярина Романа и тот начал оседать, не отпуская шута. В подвал влезали один за другим немецкие ратники. Рыцарь Фридрих поднял свой меч… И мелькнул тенью Кин…
И в тот же момент из шара исчезли двое: Кин и шут.
Меч рыцаря Фридриха разрубил воздух. И, отбросив меч, рыцарь опустился на колени над телом Романа, сделав знак ратникам, чтобы они бежали наверх. Ратники один за другим начали подниматься по лестнице — шустро и ловко…
Шар погас.
— Все, — сказал Жюль.
— Они где? — спросила Анна.
— Они прошли сквозь нас. Они уже там, дома… Ты не представляешь, как я устал.
— Я тоже устала, — сказала Анна. — Но все хорошо кончилось?
— Спасибо, — сказал Жюль. — Без тебя бы не вылезти.
— Не стоит благодарности, — сказала Анна.
Ей было очень грустно.
— Ты уверен, что это был шут Акиплеша?
— Ты же видела, — сказал Жюль. Он поднял пульт и положил его в открытый чемодан.
— Они добрались до места? Ты уверен?
— Разумеется, — сказал Жюль. — Что с ними может случиться?
Анна проснулась, когда солнце уже склонялось к закату. В комнате было жарко, над забытой чашкой со сладким кофе кружились осы. В комнате стоял дед Геннадий.
— Прости, — сказал он. — Я уж стучал, стучал, дверь открыта, а ты не отзываешься. У нас в деревне не то что в городе — у нас проще. Дверь открыта, я и зашел.
— Ничего, — сказала Анна, опуская ноги с дивана.
Она заснула одетой. Зашуршала ткань.
Анна бросила взгляд на себя — еще бы, она же так и осталась в платье польской княжны Магдалены, родственницы короля Лешко Белого, родом из стольного города Кракова.
— Это в Москве так носят? — спросил дед Геннадий.
Анне показалось, что он посмеивается над ней. Она уже все вспомнила и, встав, выглянула в прихожую. Там было пусто и чисто. Дверь в холодную горницу распахнута настежь. Там тоже все пусто. И кровать застелена.
Дед Геннадий шел за Анной в двух шагах.
— Уехали, значит? — сказал он.
— Уехали, — сказала Анна.
— А я тебе на память принес, — сказал дед. — Из музея.
Он вытащил из глубокого кармана плаща медную голову льва с кольцом в пасти.
— Я еще достану, ты не беспокойся.
— Спасибо, дедушка, — сказала Анна. — Они в самом деле были из будущего?
— Кто? Реставраторы? Были бы люди хорошие.
Анна вернулась в большую комнату. За открытым окном виден был крутой холм. У ручья паслась гнедая кобыла Клеопатра.
— Грехи наши тяжкие, — сказал дед. — Спешим, суетимся, путешествуем Бог знает куда. Да, я тебе молочка принес. Парного. Будешь пить?