— Там кухня получше, — с нарочитой серьезностью заявила девушка. — Если, конечно, любишь сливы.
— Так вот, в Сербии я кое-что подобрал. Просто взгляни.
— У тебя, Джеймс, никогда ничего не бывает «просто».
У Филли загудел мобильный. Нахмурившись, она посмотрела на экран и взяла трубку. Послушав, произнесла:
— Понятно. — Затем снова взглянула на Бонда. — Ты, кажется, подергал за нужные ниточки, — обратилась она к нему, нажав «отбой». — Или припугнул кого надо.
— Я? Да ты что?!
— Ладно, в Африке пока повоюют без меня. — Подойдя к соседнему закутку, девушка передала хартумскую эстафету другому сотруднику.
Бонд сел за ее рабочее место. Что-то тут неуловимо изменилось, хотя он и не мог понять, что именно. То ли Филли прибралась, то ли передвинула что-то — насколько это возможно в крохотном закутке.
— Ну, я вся твоя. — Филли внимательно посмотрела на Бонда. — Что там у нас?
— «Инцидент-20».
— А-а… Тогда вводи в курс дела, я ведь не входила в число посвященных.
Как и Бонд, Офелия Мейденстоун прошла проверку на благонадежность в Оборонном агентстве по проверкам и допускам, Форин офисе и Скотленд-Ярде, получив неограниченный допуск к материалам повышенной секретности, за исключением самых закрытых данных по ядерному оружию. Бонд вкратце изложил ей суть: Ной, Ирландец, намеченная на пятницу катастрофа, сербская диверсия. Девушка аккуратно делала пометки.
— Тебе придется поиграть в инспектора сыскной полиции. Вот все, что у нас есть. — Бонд передал ей пакет с обрывками бумаги, подобранными в горящей машине под Нови-Садом, и с его собственными солнечными очками. — Нужно как можно скорее установить личность — ну и все остальное, что сможешь отсюда выжать.
Сняв трубку, Офелия попросила забрать материалы на анализ в лабораторию МИ-6, а если этого будет недостаточно, то в криминалистический отдел Скотленд-Ярда.
— Сейчас прибудет курьер, — сказала она Бонду, нажав «отбой», а потом подцепила два клочка бумаги, взяв из ящика стола пинцет. Первый обрывок оказался счетом из паба в окрестностях Кембриджа, к сожалению, оплаченным наличными.
На втором обрывке значилось: «Бутс — Март. 17. Не позже». Шифр — или напоминание двухмесячной давности забрать что-то в аптеке?
— А очки зачем? — спросила девушка, заглянув в пакет.
— В центре правого стекла — отпечатки пальцев сообщника Ирландца. В его карманах ничего не нашлось.
Офелия скопировала оба обрывка, вручила одну копию Бонду, другую оставила себе, а оригиналы вернула обратно в пакет, к очкам.
Затем Бонд рассказал ей про опасное вещество, которое Ирландец пытался слить в Дунай.
— Нужно выяснить, что там было. И чем именно грозил разлив. Боюсь, я погладил сербов против шерсти, и со мной они больше сотрудничать не станут.
— Разберемся.
У Бонда зажужжал телефон. На экран можно было не смотреть, щебечущий звонок уже подсказал, кого он услышит в трубке.
— Манипенни?
— Здравствуй, Джеймс, — ответила женщина грудным голосом. — С возвращением.
— Эм? — спросил агент.
— Эм.
На табличке у двери кабинета на верхнем этаже значилось: «Генеральный директор».
Бонд вошел в приемную, где за аккуратным столом сидела женщина лет тридцати с небольшим, одетая в темный пиджак почти такого же оттенка, как у Бонда, поверх бледно-кремового топика. Продолговатое царственно-красивое лицо — и глаза, в которых холодная строгость сменялось сочувствием быстрее, чем переключаются передачи в болиде «Формулы-1».
— Здравствуй, Манипенни.
— Подожди минутку, Джеймс. Там снова Уайтхолл на проводе.
Спина прямая, ни одного лишнего движения. Гладкая прическа, волосок к волоску. Бонд в очередной раз отметил, что военную выправку не вытравишь — на свою нынешнюю должность референта Эм девушка перешла из британского ВМФ.
В один из первых своих дней в ГМП Бонд, сверкнув ослепительной улыбкой, уселся в ее рабочее кресло.
— Лейтенантом уволилась, Манипенни? Я бы предпочел быть под тобой, а не над, — грубовато пошутил Бонд, покинувший ВМФ в чине коммандера — капитана второго ранга.
Вместо заслуженного отпора в ответ он получил изящное и мягкое:
— Жизнь показала, Джеймс, что любая позиция хороша — при наличии опыта. И я не сомневаюсь, что по этой части мне до тебя ой как далеко.
Быстрый остроумный ответ, обращение по имени и сияющая улыбка раз и навсегда расставили точки над i: Бонду указали на место, при этом открыв возможность для дружеских отношений. Такими они и были — теплыми, близкими, но сугубо профессиональными. (Впрочем, Бонд тешил себя мыслью, что из всех агентов категории «ноль-ноль» к нему она больше всего неравнодушна.)
— Говорят, тебе там нелегко пришлось? — нахмурилась Манипенни, окинув Бонда взглядом.
— Пожалуй.
Она оглянулась на закрытую дверь в кабинет Эм.
— Ситуация с Ноем очень непростая, Джеймс. Агентурные сообщения так и сыплются. Вчера шеф ушел в девять вечера, сегодня пришел в пять утра. Беспокоился о тебе, — добавила она шепотом.
Лампочка на телефонном аппарате погасла. Манипенни нажала кнопку и произнесла в неприметный микрофон:
— Ноль-ноль-семь, сэр.
Она кивнула на дверь, и над притолокой загорелась табличка «Не беспокоить». Загорелась, разумеется, бесшумно, однако Бонду всегда чудился при этом лязг отодвигаемого с той стороны засова, впускающего в средневековую темницу очередного узника.
— Доброе утро, сэр.
Эм ничуть не изменился с той встречи в «Трэвеллерс-клубе», состоявшейся три года назад, и даже серый костюм на нем, казалось, был тот же. Повинуясь приглашающему жесту хозяина кабинета, Бонд уселся в одно из двух рабочих кресел, стоящих перед большим дубовым столом.
На полу лежал ковер, вдоль стен высились стеллажи с книгами. Вид из окна напоминал, что здание располагается на стыке старого и нового Лондона. Историческая застройка Мэрилебон-Хайстрит на западе резко контрастировала с металлом и стеклом небоскребов, концептуальных скульптур сомнительного эстетического свойства и хитроумных лифтов на Юстон-роуд.
Весь этот пейзаж даже в самые солнечные дни выглядел мрачным, поскольку пуленепробиваемые и противовзрывные окна покрывала зеркальная пленка, защищающая от шпионских поползновений, на случай если изворотливый противник исхитрится зависнуть на воздушном шаре посреди Риджентс-парка.
Эм оторвался от записей и окинул Бонда внимательным взглядом:
— Медпомощь, я так понимаю, не потребовалась.
Ничего не упускает.