Физические улики, вспомнил Пуласки.
Когда молодой полисмен наклонился над машиной, он услышал за спиной странный звук — как будто кто-то царапал по металлу. Он отскочил назад и огляделся по сторонам, всматриваясь в полумрак гаража. Рон знал, что Райм, как правило, настаивает на том, чтобы эксперт проводил осмотр места преступления в одиночку, поэтому он отослал остальных ребят, приехавших с ним. Возможно, всего лишь крыса. Подтаявший и упавший кусок льда. Затем Пуласки услышал еще один звук. Он чем-то напомнил ему тиканье часов.
«Да ладно, брось, — сказал себе детектив. — Скорее всего просто разогревшиеся прожектора. Не будь таким рохлей. Ты сам напросился на эту работу».
Он внимательно осмотрел передние сиденья.
— Здесь крошки. Очень много крошек.
— Крошки?
— В основном от чего-то вроде чипсов. Да, кукурузные чипсы, картофельные чипсы, крошки от булочек, кусочки шоколада. Какие-то липкие пятна. Скорее всего от содовой. О, минутку, здесь есть и кое-что еще под задним сиденьем… Превосходно. Коробка с патронами.
— Какими?
— «Ремингтон». Тридцать второго калибра.
— А что внутри коробки?
— Гм… полагаю, патроны.
— Уверен?
— Я не открывал ее. Открыть?
Молчание Райма означало утвердительный ответ.
— Да. Патроны. Тридцать второй калибр. Коробка не полная.
— Скольких не хватает?
— Семи.
— А! Это важно.
— Почему?
— Потом.
— Да, и кое-что еще. Какое-то руководство по ведению допросов. Скорее даже по пыткам.
— Пыткам?
— Да.
— Книга приобретена в магазине или взята в библиотеке?
— Внутри нет никаких наклеек, никаких вкладышей и библиотечных отметок. Но кто бы ни был ее владелец, он ею часто пользовался.
— Хорошо сказано, Рон. Хорошо, что ты не употребил слово «преступники». Нужно избегать окончательных суждений. Всегда.
Похвала была не слишком значительная, но Рона она все равно порадовала.
Затем Пуласки снял отпечатки с пола автомобиля, с пространства между сиденьями.
— Кажется, все основное я сделал.
— Бардачок.
— Проверил. Там пусто.
— Педали?
— Их отчистили. Практически никаких следов.
— Подголовники? — спросил Райм. — На них могут оставаться волосы и следы лосьона.
— Наверняка подозреваемые были в шапках, — возразил Пуласки.
— Давай будем исходить из незначительного шанса, — резко ответил ему Райм, — что Часовщик не сикх, не монахиня, не космонавт, не ныряльщик за губками или кто-то еще, у кого голова покрыта полностью. Сделай мне одолжение, осмотри подголовники.
— Да, конечно.
И мгновение спустя Пуласки уже заметил два волоска — серый и черный. Он сразу сообщил об этом Райму. Криминалист избавил его от традиционного в подобных случаях восклицания: «Ну, что я тебе говорил!» — а просто сказал:
— Превосходно. Упакуй их в пластиковый пакет. А теперь отпечатки пальцев. Я хочу выяснить, кто же такой на самом деле наш Часовщик.
Пуласки, потея даже в такой жуткий сырой холод, в течение десяти минут работал со щеткой «Магна», порошками, специальными фонарями и в очках с увеличительными стеклами.
И когда в наушниках прозвучал нетерпеливый голос Райма: «Ну как?», ему пришлось признать:
— Практически ничего.
— Ты хочешь сказать, что не нашел целых отпечатков. Это нормально. Сойдут и частичные.
— Нет, я имел в виду то, что их вообще нет, сэр. Нигде. Во всей машине.
— Невероятно.
Из учебника Райма Пуласки помнил, что существует три разновидности отпечатков: пластические, трехмерные отображения, которые можно обнаружить в грязи или глине; видимые, которые можно увидеть невооруженным глазом; и латентные, которые становятся видимыми только при наличии специального оборудования. Пластические отпечатки — крайне редкий случай, видимые тоже встречаются не так уж часто, но латентные постоянно обнаруживают практически на любом месте преступления.
За исключением «эксплорера» Часовщика.
— Размазаны?
— Нет.
— Безумие какое-то. Конечно, за пять минут они не смогли бы протереть всю машину. Осмотри снаружи. Все до миллиметра. В особенности рядом с дверцами и с крышкой бензобака.
Пуласки, волнуясь, продолжил поиск. Может, он неправильно пользовался щеткой? Или неверно распылял химикаты? Надел не те очки?
Сильная черепно-мозговая травма, которую Рон перенес незадолго до того, оставила серьезные последствия, выражавшиеся в посттравматическом стрессе и частых приступах паники. Он стал часто впадать в состояние, о котором жене говорил: «Мысли становятся какими-то мутными». Кроме того, после инцидента Рона начала преследовать навязчивая идея, что он уже какой-то не такой, «поврежденный», больше никогда не сможет тягаться с братом, хотя когда-то у них был совершенно одинаковый ай-кью. Но в наибольшей степени его беспокоило то, что он теперь уступает в интеллекте преступникам, с которыми имеет дело, работая на Линкольна Райма.
А затем он сказал себе: «Хватит! Ты думаешь, что все запорол. Черт, ведь в академии ты был среди пяти процентов лучших. Ты прекрасно знаешь, что делаешь. Ты работаешь в два раза больше других копов».
И он твердо произнес в микрофон:
— Я уверен, Линкольн. Каким-то образом им удалось не оставить следов… Минутку, минутку, постойте-ка…
— Я вроде бы никуда и не собирался уходить, Рон.
Пуласки надел очки с увеличительными стеклами.
— Кажется, что-то нашел. Я смотрю на хлопчатобумажные волокна. Бежевого цвета. Скорее, даже телесного цвета. Да, именно телесного цвета. Могу поклясться, что от перчаток.
— Значит, он и его помощник весьма осторожны и хитры. — В голосе Райма появилась какая-то напряженная нотка, которая встревожила Пуласки. Ему не хотелось думать, что на свете может существовать что-то такое, что способно поставить Линкольна Райма в тупик. Холодок пробежал у него по спине и вовсе не от постоянно усиливавшегося холода. Он вспомнил тот непонятный скрежет. И тиканье. Тик-так…
— Может быть, что-нибудь в покрышках, радиаторной решетке? — предположил Райм.
Рон начал искать.
— В основном грязь.
— Возьми образцы.
— Сделано.
— Снимки и видео. Знаешь как?
Он знал. Пуласки фотографировал и снимал на свадьбе у брата.
— А теперь необходимо обследовать возможные пути их бегства.