Амелия перевела взгляд на Селлитто, мямлившего:
— Нам очень жаль, миссис Рихтер.
— Жаль! — взорвалась она. — Почему вы до сих пор скрываете это от общественности?
Детективы переглянулись. Селлитто кивнул.
— Мы, конечно же, обнародуем всю возможную информацию. Я попрошу представителя отдела по связям с прессой сделать соответствующее сообщение в местных новостях. Мне необходимо обыскать вашу квартиру. Вполне возможно, что он оставил какие-то следы у вас. И задать вам несколько вопросов по поводу случившегося.
— Минутку. Мне нужно позвонить. Мои родственники услышат о происшествии в новостях. Я не хочу, чтобы они волновались.
— Это очень важно, — настойчиво произнес Селлитто.
Люси открыла свой сотовый и твердым голосом добавила:
— Я сказала, подождите минуту.
— Райм, ты меня слышишь?
— Давай говори. — Криминалист находился в своей лаборатории и беседовал с Сакс по рации.
Он вспомнил, что они планировали примерно через месяц попытаться закрепить у нее на голове или на плече видеокамеру с высоким разрешением, чтобы Райм у себя в лаборатории мог видеть то же, что и Амелия, во время осмотра места преступления. Они шутили, называя камеру «игрушкой Джеймса Бонда». И теперь он ощущал настоящую душевную боль от мысли, что ему придется опробовать эту камеру уже не с Амелией.
Усилием воли Райм отогнал сентиментальные мысли, сказав себе то, что он часто говорил тем, кому приходилось с ним работать: «Опасный преступник гуляет на воле, и нас в данный момент должен занимать только вопрос его поимки, но мы сможем задержать его только в том случае, если сосредоточимся на упомянутой цели на все сто процентов».
— Люси не узнала фоторобот Часовщика. Она его не видела.
— Каким образом ему удалось проникнуть в квартиру?
— Точно пока не знаю. Если он продолжает следовать своей традиционной методике, значит, открыл замок отмычкой. Затем, я полагаю, он влез на крышу и спустился к окну жертвы по пожарной лестнице. Вошел внутрь, оставил часы и стал ждать ее. А потом по какой-то непонятной причине снова вылез наружу. Именно в тот момент и увидел его свидетель, и он сбежал. Поднявшись вверх по пожарной лестнице.
— Где он находился внутри квартиры?
— Он оставил часы в ванной. Пожарная лестница расположена рядом с окном главной спальни, поэтому он, естественно, побывал и там. — Амелия помолчала и продолжила мгновение спустя: — Свидетелей искали, но никто не видел ни его самого, ни машины. Возможно, они с сообщником теперь ходят пешком, после того как мы захватили их внедорожник. Под Гринич-Виллидж проходит полдюжины линий метро, они могли легко ускользнуть по любой из них.
— Не думаю, — отозвался Райм и пояснил, что почти уверен, что Часовщик и его компаньон предпочтут пользоваться автомобилем. Вопрос о том, пользоваться ли машиной или нет в ходе совершения преступлений, является ключевым в структуре методов преступника. И один раз принятое решение редко меняется.
Амелия осмотрела спальню, пожарную лестницу, ванную и все пути, которые вели туда. Проверила она и крышу. Не преминула сообщить Райму и о том, что крышу в последнее время не гудронировали.
— Ничего, Райм, никаких следов. Такое впечатление, что у него имеется свой собственный костюм «Тайвек». Он ничего после себя не оставляет.
Эдмон Локар, известный французский криминалист, выдвинул так называемый «принцип обмена», который заключается в том, что в случае совершения преступления обязательно имеет место обмен материалом между преступником и местом преступления. Он оставляет там что-то свое, забирая что-то с собой. Названный принцип на первый взгляд звучит весьма оптимистично. Однако часто следы бывают настолько незначительны, что легко теряются, а иногда, будучи обнаруженными, не дают никакой полезной информации. Тем не менее Локар утверждал, что подобный обмен происходит всегда.
Райм часто задавался вопросом: может ли существовать такой исключительный в своем роде преступник, хитрый и проницательный, как сам Райм — а может быть, даже хитрее и проницательнее, — который настолько тщательно бы изучил криминалистику, что смог бы, совершая преступление, опровергнуть принцип Локара: не оставить никаких следов и не прихватить ничего с собой с места преступления. Не был ли именно таким человеком Часовщик?
— Подумай, Амелия… Все-таки что-то должно остаться. Что-то такое, что мы упустили. Что говорит жертва?
— Она пережила сильное потрясение. До сих пор не может сосредоточиться.
После паузы Райм произнес:
— Отправляю к вам наше секретное оружие.
Кэтрин Дэнс сидела напротив Люси Рихтер в ее гостиной.
Сама Люси расположилась под постером с изображением Джими Хендрикса и собственной свадебной фотографией. Рядом с Люси был запечатлен ее муж, круглолицый жизнерадостный мужчина в военной форме.
Дэнс обратила внимание, что ее собеседница спокойно обсуждает обстоятельства происшедшего, хотя, как уже раньше заметила Амелия, ее явно что-то очень сильно беспокоит. У Дэнс сложилось впечатление, что тревожит Люси нечто не связанное с нападением. Она не демонстрировала никаких характерных посттравматических стрессовых реакций. Обеспокоенность женщины была связана с чем-то более глубоким.
— Если не возражаете, не могли бы мы вновь обсудить детали происшедшего?
— Если это поможет поймать подонка, то конечно. — И Люси рассказала Кэтрин о том, что утром ходила в спортивный зал, а когда вернулась, нашла часы.
— Мне стало как-то не по себе. Ну, понимаете, тиканье… — Теперь у нее на лице отобразился явный страх.
Дэнс намеками удалось выудить из нее историю о тяжелом боевом опыте. Потом Люси продолжила:
— Вначале я подумала, что кто-то решил преподнести мне оригинальный подарок. И все равно что-то очень сильно меня тревожило. Потом я почувствовала сквозняк и пошла посмотреть, не открыто ли где окно. И обнаружила, что открыто окно в спальне. И вот тут-то появилась полиция.
— Больше ничего необычного?
— Нет. По крайней мере я больше ничего не помню.
Кэтрин задала ей еще несколько вопросов. Как и следовало ожидать, Люси Рихтер не знала ни Теодора Адамса, ни Джоанну Харпер. И не могла представить, кому могло прийти в голову напасть на нее. Она попыталась вспомнить что-нибудь еще, что помогло бы полиции, но все ее усилия были напрасны.
Люси старательно демонстрировала внешнее спокойствие и выдержку («чертов сукин сын!»), тем не менее Кэтрин чувствовала: что-то в подсознании молодой женщины мешает ей сконцентрироваться на происшедшем. Классический защитный жест — скрещивание ног — свидетельствовал не о лжи, а о попытке выстроить барьер между ней и тем, от чего исходила угроза. Агент опустила свой блокнот.
— А что вы сейчас делаете в Нью-Йорке? — спросила она простым неофициальным тоном.