А что если передать его в советское посольство? Большевикам, надругавшимся над Россией? Но кто другой сейчас отвечает за страну, кто еще в состоянии организовать отпор врагу? Эмигрантские организации, погрязшие в склоках? Наследники Романовых, которые перегрызлись друг с другом?
Тяжелые мысли не оставляли Лаврухина ни на минуту. Ни за рулем грузовичка, ни в холостяцкой квартирке, где он готовил себе еду. Он засыпал с ними и просыпался. Снова вытащил крест из тайника и повесил себе на грудь.
Обратиться в посольство? Но кого большевики отправляют на ответственную работу за границей — самых надежных и проверенных товарищей. Для таких людей он — врангелевский офицер, недобитый враг.
НКВД до сих пор охотится за белогвардейцами, не так давно выкрали из Парижа и увезли в Москву, в застенки генерала Кутепова. Самому, своими ногами идти к этим людям? Стукнут по башке, очнешься уже «дома». Только голубого русского неба увидеть не дадут. Допросят в подвале, в каменном мешке, и здесь же «кокнут» выстрелом в затылок.
* * *
Мебельный магазин получал товар с одного и того же склада. Раза два в неделю Лаврухин проезжал знакомым маршрутом. Теперь немного изменил его, чтобы проехать мимо советского посольства. За последние годы автомобильное движение в Берлине стало очень оживленным, и он надеялся, что не привлечет внимания.
Красное знамя с серпом и молотом на крыше… Каждый раз Лаврухина передергивало, хотелось отвернуться в сторону. Но надо смотреть, замечать входящих и выходящих людей. Вот симпатичная девушка, наверняка секретарша. Милое русское лицо, но внешность, конечно, обманчива. Наверняка сотрудница НКВД — других сюда не пришлют.
Вот мужчина в сером пальто и мягкой шляпе. Ничем не отличишь от местного бюргера. Лет сорок на вид — наверное, носил когда-то галифе и кожанку, рубил саблей сплеча. Теперь вот обтесался, стал господином европейского пошиба. Натягивает перчатки, чтобы ладони не обветрились, поправляет на шее тонкое кашне.
Возле посольства Лаврухин слегка сбрасывал скорость, за поворотом прибавлял, чтобы наверстать крюк. Однажды его оштрафовали за слишком быструю езду, с тех пор он внимательнее следил за спидометром.
Прикидывал, к кому бы лучше обратиться. Зайти следом за секретаршей в кафе напротив посольства? Она частенько заглядывает туда в перерыве послушать музыку и полакомиться горячим шоколадом. Но девушка слишком маленький винтик в штате посольства. Она ничего не предпримет на свой страх и риск, в лучшем случае передаст записку по инстанциям.
Люди на ответственных постах — советник посольства или военный атташе — могут решить, что это провокация. И не станут рисковать карьерой ради контакта с сомнительной личностью.
Отрекомендуешься русским человеком — они сделают однозначный вывод: эмигрант, сволочь недобитая. Ради дела придется соврать, назваться гражданином СССР. Перебрав множество вариантов, Лаврухин настрочил следующее:
«В посольство Советского Союза. Гражданин СССР, работающий в Германии, просит о срочной встрече. Вопрос имеет прямое отношение к военной безопасности страны. Напишите где-нибудь возле остановки на Гумбольдтштрассе номер вашего телефона».
Три дня он не мог улучить момент. Два раза девушки не было в кафе — грузовик проезжал мимо слишком рано или чересчур поздно. В третий раз он не стал останавливать — фигура человека возле тумбы с афишами показалась ему подозрительной. Гестаповский соглядатай? Наверняка они сменяют друг друга возле посольства, следят за обстановкой. Возможно, следуют «хвостом» за тем или другим сотрудником.
В четвертый раз Лаврухин наконец увидел девушку через витринное стекло, она сидела за столиком в одиночестве. Остановив машину за углом, он вышел из грузовика с колотящимся сердцем и тут обратил внимание на человека, который покупал газету. Человек выглядел обычным добропорядочным горожанином. Слишком обычным, слишком среднестатистическим. Ни в лице, ни в одежде не было ни одной примечательной черты. Пожалуй, только беспечное выражение.
Лаврухин решил купить сигарет и отправиться обратно к грузовичку. Но тут из двери под красным флагом вышел сотрудник посольства, сел в легковой автомобиль, где его ждал шофер. Едва машина отъехала, как господин с газетой, сохраняя прежнее беспечное выражение, направился к телефонной будке. Она находилась на противоположной от кафе стороне, и Лаврухин решил, что у него есть в запасе несколько минут.
Стараясь шагать широко, но не слишком быстро, он переступил порог заведения. Попросил у стойки только пирожное, не желая задерживаться ни на секунду в ожидании кофе. Положил мелочь, отсчитанную заранее. И подсел за столик к девушке, спросив по-немецки разрешения.
Секретарша кивнула, Лаврухин подумал про себя, что она, возможно, плохо владеет чужим языком. При работе на печатающей машинке это ни к чему — делопроизводство в посольстве все равно ведется на русском.
Выглянув через витринное стекло, он увидел господина с газетой. Тот уже закончил телефонный разговор и прогулочным шагом направлялся в сторону кафе, на ходу закуривая сигарету.
Надо передать записку как можно скорей. Только бы девица не дернулась, не выкатила глаза, решив, что ей делают непристойное предложение. В Москве его, наверное, делают не так, но откуда ей знать, как бывает в Германии?
Лаврухин еще раз скосил глаз в сторону приближающегося немца. Тут ему пришло в голову, что дама за стойкой в нарядном переднике тоже скорее всего знает в лицо сотрудников советского посольства и сообщает куда следует любую, даже самую обыденную, информацию. Наверняка отметила для себя, что сегодня рядом с русской секретаршей пристроился некто лет сорока пяти на вид, светлоглазый с легкими залысинами, в мешковатом, старомодном плаще.
Очередной посетитель перекрыл буфетчице видимость. Лаврухин потянулся за салфеткой и выпустил из рук записку, скатанную в шарик. Выпустил так, чтобы шарик прокатился несколько сантиметров по полированному дереву и очутился возле блюдца секретарши. Не успела она поднять удивленных глаз, как он едва слышно шепнул по-русски:
— Возьмите, это очень важно. Вытер губы от сахарной пудры и встал из-за стола.
* * *
На следующий день после передачи записки Лаврухин явился вечером на Гумбольдтштрассе. Он специально выбрал место достаточно далекое и от мебельного магазина, и от склада, и от своей квартирки на окраине. Даже если послание попадет в руки нацистов, оно не даст им существенной зацепки.
Вот и остановка трамвая. Мокрый асфальт, мокрые рельсы, люди под мокрыми зонтами. Как некстати этот чертов дождь — вдруг он смыл написанное?
Лаврухин двигался по тротуару близко от стен домов, делая вид, что пытается защититься таким образом от косых струй. Изо всех сил он старался выглядеть обычным прохожим и сильно не присматриваться к кирпичной кладке.
Встал под навесом на остановке, вытер ладонью мокрое лицо. В ожидании трамвая можно переминаться с ноги на ногу, разворачиваться туда-сюда. Нигде ничего похожего на цифры номера.