— Лучше бы ты сказал что-то стоящее.
— Какова вероятность того, что это сработает?
— Что Малкарион проснется?
— Да.
— Я… настроен скептически.
— Я тоже.
Пауза затянулась, и через несколько минут канал автоматически закрылся. Кирион вновь активировал его движением глаза.
— Вознесенный не позволит пробудить его.
— Это не новость для меня, брат, — вздохнул Ксарл. — Для чего, ты думаешь, мы остались здесь? Конечно, Вознесенный попытается остановить ритуал. Чего я до сих пор не понимаю, так это почему. Я едва могу поверить, что мы пришли к такому окончательному падению.
— Вознесенный боится. Он опасается Талоса, но пробуждения Малкариона он боится еще больше. Ты не чувствовал того, что чувствую я.
— И не хочу чувствовать. Давай лучше не будем говорить о проникшей в тебя скверне.
— Я чувствую чужой страх. Но сам я не испытываю страха. Это… просто особенности восприятия. Как шепот в расстроенном воксе, когда ты улавливаешь только обрывки разговора.
— Ты запятнан Губительными Силами. Довольно.
Однако Кирион не унимался:
— Ксарл. Выслушай меня хотя бы однажды. Какая бы война ни кипела внутри Вознесенного, Вандред ее уже давно проиграл. От того человека, за которым мы следовали после Осады Терры, осталась лишь бледная тень.
Они снова прошли мимо друг друга. Ни один воин не показывал, что замечает другого, несмотря на перепалку по воксу. Меркуций продолжал стоять в предписанном кодексом молчании.
— Довольно! — взорвался Ксарл. — Неужели ты думаешь, что мне приятно выслушивать твои откровения о том, как ты читаешь мысли и чувства этого совращенного Хаосом мерзавца? Конечно, ты знаешь его тайны. Ты так же извращен, как и он. Только поразившая его скверна видна каждому, поскольку изуродовала его тело. А ты разлагаешься изнутри. Незаметно и поэтому еще более опасно.
— Ксарл, — мягко сказал Кирион, — брат мой. Во имя нашего общего отца, выслушай меня один-единственный раз.
Ксарл не ответил. Кирион наблюдал, как его брат молча приближается — они вновь сошлись на полпути вокруг зала. Проходя мимо, Ксарл сжал край наплечника Кириона. Это был странный и неловкий момент. Даже сквозь рубиновые линзы шлемов Кирион ощутил, как брат смотрит ему прямо в глаза, впервые за долгие годы.
— Говори, — проворчал Ксарл. — Попробуй оправдаться, если это возможно.
— Представь, — начал Кирион, — потаенный голос, звучащий у каждого в душе. Голос их страха. Когда я с тобой, с Талосом, с Узасом… я не слышу ничего. Мы Астартес. «Тогда как тела смертных заполнены страхом, мы пусты и холодны».
Ксарл усмехнулся, услышав цитату из трудов Малкариона. Умно, очень умно.
В воксе треснул голос Меркуция:
— Секретничаете втайне от вашего нового товарища по отделению?
— Нет, брат, — ответил Кирион, — прости, мы скоро закончим.
— Конечно.
Меркуций отключился.
— Продолжай, — сказал Ксарл.
— Рядом со смертными по-другому. Я слышу их страхи. Это похоже на стыдливый шепот — много голосов, сливающихся в один хор. Когда ты, Ксарл, убиваешь смертного, ты видишь только то, как свет угасает в его глазах. Я слышу его безмолвный плач, слышу, как он шепчет о родном мире, который никогда больше не увидит, о жене, с которой ему было так тяжело расстаться. Я… собираю эти мысли из разума каждого встречного, как спелые плоды с дерева.
Псайкерская зараза, подумал Ксарл. В годы славы примарха таких несчастных изгоняли из легиона или преображали в соответствии с суровыми правилами обхождения с псайкерами и их использования. Неукрощенный талант псайкера был приманкой и распахнутой дверью для демонов варпа.
— Продолжай, — сказал он.
Произнести это слово во второй раз оказалось куда труднее.
— Ты не можешь представить, что я слышу в присутствии Вознесенного, брат.
Голос Кириона дрогнул и зазвучал неуверенно, словно воин не мог подобрать нужные слова.
— Он кричит… затерявшись во тьме собственного разума. Он выкрикивает имена, имена живых и мертвых братьев, умоляя нас отыскать его, спасти его, убить его. — Кирион перевел дыхание, прежде чем продолжить. — Вот что я слышу, когда оказываюсь рядом с ним. Его муки. Его ужас оттого, что он полностью потерял над собой контроль. Он уже не Астартес. Одержимость дала ему возможность ощущать страх, и страх выел его изнутри. Ужас прогрыз в нем туннели, как тысяча голодных червей.
Ксарл осознал, что все еще сжимает наплечник Кириона. Он поспешно убрал руку, борясь с гневными нотками в голосе.
— Я прекрасно прожил бы без этого знания, брат.
— Так же как и я. Но я открыл правду не для того, чтобы испортить тебе настроение, брат. Внутри Вознесенного обитают две души. Вандред, чей крик медленно угасает в пустоте. И что-то другое… что-то, родившееся из его ненависти и смешавшееся с чужим разумом. Когда Талос пригрозил, что разбудит Малкариона, я впервые услышал, как обе души взвыли в унисон. То, что осталось от Вандреда, и завладевший им демон — они оба боятся этой секунды.
— Мы здесь, — упрямо сказал Ксарл. — Мы несем караул во время ритуала пробуждения. Если Вознесенный действительно напуган и пошлет кого-то, кто попытается… помешать, — нам ничего не грозит. Кто из Чернецов настолько бесчестен, что вступит в бой с собственными братьями? Малек? Никогда. Гарадон? Он любимчик Вознесенного, но не выстоит против нас троих. Любой из Чернецов падет, а Вознесенный слишком ценит своих избранных, чтобы разбрасываться ими.
— Ты исходишь из того, что их жизни для него одинаково ценны. Нет, брат, — возразил Кирион. — Он пошлет Враала.
Оба воина обернулись на грохот распахнувшихся дверей. Кирион без промедления связался с Талосом:
— Брат, начинается.
Ответ был кратким:
— Первый Коготь. При первом признаке агрессии вы должны вступить в бой и уничтожить цель. Ave Dominus Nox.
— Кирион, — Ксарл выдернул болтер из магнитного зажима при виде вошедшего в Зал Памяти Чернеца, — терпеть не могу, когда ты оказываешься прав.
Малек спустился в лифте на нижние уровни вместе с Талосом и Адгемаром.
— Ты не можешь позволить себе такую наивность, — сказал он Талосу.
Лицо терминатора было твердо и холодно, как у статуи из белого гранита.
— Я не наивен, — огрызнулся Талос.
Несмотря на все уважение к Чернецу, его тон разозлил пророка.
— Я действую в интересах десятой роты, — вызывающе продолжил он.
— Ты действуешь как слепой мальчишка, — жестко отрубил Малек.
В его черных глазах вспыхнул яростный огонь.