Приам прыгает. Следом Артарион. Затем из шлюза выпрыгивают Неро и Бастилан.
Пилот Тровен не из тех воинов, которых я знаю хорошо. Я не могу судить о его характере так же, как о близких братьях, потому могу сказать только то, что он Храмовник. А стало быть, ему присущи храбрость, гордость и решимость. Будь он человеком, я бы назвал такое поведение упрямством.
— Нет нужды умирать здесь, — говорю я, входя в кабину пилота. Я не уверен, правильно ли поступаю, говоря подобное, но если из надежды можно выковать реальность, то именно сейчас я так и сделаю.
— Реклюзиарх?
Тровен решил спасти «Громовой ястреб» с помощью маневрирования, вместо того чтобы встать с кресла и попытаться выпрыгнуть из корабля. Вероятно, оба варианта ошибочны. И все же я считаю, что именно его выбор неверен.
— Отсоединяйся сейчас же! — Рывком вырываю его из кресла, силовые кабели выдергиваются из портов в доспехе.
Тровен вздрагивает из-за электрических разрядов от опасного и некорректного разрыва связей, половина его восприятия и сознания все еще объединены с духом-машины корабля. Протесты рыцаря свелись к искаженному, бессловесному и болезненному хрипу, когда электропитание брони тоже начинает отвечать ударами, а соединение с системой управления «Громового ястреба» слабеет.
Корабль накренился и пикирует на отказавших двигателях. Тошнота подступила и сразу исчезла, уравновешенная генетически усовершенствованными органами, которые заменили обычные человеческие глаза и уши. Генетическим компенсаторам Тровена из-за дезориентации при разрыве соединения с кораблем потребовалось больше времени, чтобы приспособиться. Я слышу, как он ворчит в вокс-передатчик, сглатывая желчь.
Надеюсь, что свободное падение убережет нас от ракет.
В таком ослабленном состоянии пилота легко вытащить из кабины и открыть люк. Небо вертится, когда корабль швыряет в воздухе. Мои снабженные магнитами сапоги шаг за шагом притягиваются к металлическому полу, и только благодаря этому мы не вываливаемся из бешено вращающегося челнока.
Я встаю лицом к двери, и в меня бьет стремительный ветер, экран целеуказателя компенсирует эффект вращающегося неба. Я мигаю по вспыхивающей в центре на пересечении линий руне. Шаблон реактивного двигателя движется по моей сетчатке, и висящий на плечах прыжковый ранец пробуждается к жизни.
— Ты убьешь нас обоих. — Тровен почти смеется.
Я трачу не более секунды на мысль о двух сервиторах, которые работают на местах экипажа.
«Держись» — вот все, что я успеваю сказать, — мир вокруг нас исчезает в металлических обломках и ярком пламени.
Как только разговор прервался и в воздухе запахло порохом — знакомым ароматом болтерного огня, — Юризиан отскочил назад.
Пространство вокруг него освещали вспыхивающие искры и разряды электричества из его сломанной серворуки и потрепанной брони. Эти разряды электричества из раненого металла были достаточно яркими, чтобы оставлять болезненные следы на чувствительных глазных линзах. Юризиан командным словом очистил фильтры, восстанавливая стандартный режим.
В грубом потрескивании из вокс-передатчика вырвался стон боли. И хотя его никто не услышал, уже сам факт демонстрации слабости был унизителен. Он расскажет реклюзиарху и понесет епитимью, когда… Но не будет этого когда. Эту войну невозможно выиграть.
На ретинальном дисплее появилось мрачное описание повреждений внутренних органов, как биологических, так и механических. Магистр кузни потратил несколько секунд на изучение высвечивающихся предупредительных рун, указывающих на утечку жизненной окисленной гемоплазмы из области некоторых органов. Юризиан почувствовал, как усмешка стирается с лица, поскольку опьяненный болью мозг предоставил вполне человеческое определение.
Я истекаю кровью.
Технодесантник не слишком озаботился ранами. Это не было критическое повреждение — ни для живых компонентов, ни для аугментики. Рыцарь сделал шаг вперед, круша ногами одну из оторванных рук-клинков стража, которую существо потеряло в схватке пару минут назад.
Она лежала неподвижно, внутренние силовые генераторы уменьшали обороты, постепенно стихая. В смерти правда обнажается с почти меланхолической ясностью. Страж был не более чем тенью того, чем казался.
Конечно, существо было бы достойным противником для большинства захватчиков — людей или ксеносов. Но рассеченное облачение демонстрировало немощь, которую ранее скрывало, — это был лишь последователь Механикус. Техностраж — не многим больше, чем древний, деградировавший магос, долго испытывавший недостаток в необходимом для поддержания сил обеспечении. Когда-то он был человеком. А эпоху назад — хранителем Механикус, надзиравшим за самыми сокровенными их тайнами.
Однако время лишило его большей части силы.
Древнее существо прыгнуло на Юризиана, конечности-лезвия залязгали, пробуждаясь к жизни, пронзая и рубя, когда опускались и молотили мехадендриты.
Оружие серворук рыцаря било в ответ, медленнее, тяжелее, без перерыва нанося дробящие удары и повреждения в противоположность царапанью и постукиванию хранителя. К тому времени как страж отломал одну из серворук рыцаря, болтер Юризиана всаживал выстрел за выстрелом в тело хранителя, взрывая системы жизнеобеспечения и разрывая все еще оставшиеся человеческие органы. Вместо крови, которая уже давным-давно там не текла, из тела хранителя выливались жидкие суспензии и синтетические мази.
Острая боль означила момент, когда страж пронзил керамитовую броню Юризиана. Страж еще обладал достаточным количеством атакующих программ, чтобы наносить удары в суставы и слабые места доспеха, но гораздо чаще его атаки не достигали цели, отскакивая от модифицированной брони, которую магистр кузни лично усовершенствовал еще на поверхности Марса.
Он встал после того, как страж наконец упал. Израненный, но не посрамленный. Преисполненный печали, но убежденный в правоте.
Умирающее существо было предано забвению. Помехи с гибелью хранителя исчезли.
Юризиан уставился в мрачную тьму громадного зала и стал первым, кто за более чем пятьсот лет увидел «Оберон», Ординатус Армагеддон.
— Гримальд, — прошептал он в вокс. — Это правда. Это священное копье богомашины.
Двигатели отчаянно протестовали, пытаясь замедлить безумное падение. Тряска была дичайшей — без псевдомускулов брони шея Гримальда была бы сломана при активации прыжкового ранца, во время попытки стабилизировать полет.
Они падали слишком быстро, даже при условии, что двигатели прыжкового ранца уже раскалились.
— Принято, Юризиан, — выдохнул реклюзиарх. В самый подходящий момент!
Гримальд ворчал от тяжести брони Тровена. Его пистолет повис на прикованной к запястью цепи, в то время как он сам вцепился в наруч пилота. Тровен, в свою очередь, висел в воздухе, ухватившись за запястье реклюзиарха. Пылающие табарды хлопали по броне.