Не знаю, сколько заплатил Бабарский, но уже утром я облачался в свой первый и до сих пор единственный в жизни мундир — белый, как полярные айсберги, парадный мундир лейтенанта Астрологического флота, — а к девяти нас ожидали в штабе. Спасательная операция была в самом разгаре, точнее, стремительно набирала обороты: Флот намеревался обыскать все окрестные миры, на которые теоретически могло выбросить „Изабеллу“, однако адмирал дер Ваатерс, начальник Каатианского штаба, понял резоны Дорофеева и согласился принять участие в церемонии. Вместе с ним пришли командующий каатианским флотом со свитой, лингийский адмирал дер Монти и еще несколько шишек. Наверное, я навсегда останусь в летописях Астрологического флота офицером, чью присягу принимало такое количество высших чинов. Прекрасный повод для гордости, но я терялся, был скован и кожей ощущал царящее вокруг настроение. Далеко не праздничное настроение, чего уж там скрывать.
Команда „Амуша“ выстроилась во внутреннем дворе штаба, я даже представить не мог, что они знакомы со строевой подготовкой, и был изрядно удивлен проявленными умениями. Рядом — шеренга офицеров, сплошь золотые погоны, перед строем — шесть адмиралов и я. В перекрестье взглядов. У развернутого знамени Астрологического флота.
До сих пор не понимаю, как я ухитрился не упасть в обморок?
Но не упал, чем горжусь, и, возможно, в этом мне помогла напутственная речь дер Ваатерса.
— Мы собрались сегодня, чтобы услышать слова, которые произнесет претендент Мерса. Он даст клятву не дару или государству, не какому-то институту власти и даже не Астрологическому флоту — он даст ее нам, своим товарищам. Он поклянется, что пойдет с нами в неизведанное, будет без страха прокладывать тропы и открывать новые миры, что встанет рядом и мы сможем на него положиться. Он поклянется, как клялся когда-то каждый из нас, что его верность не будет зависеть от обстоятельств и причин, а только от того, жив он или нет. Он станет одним из нас, а мы своих не бросаем.
И каждый понял, что имеет в виду адмирал дер Ваатерс.
А потом прозвучал голос Дорофеева:
— Андреас Оливер Мерса!
И я сделал шаг вперед.
— У вас есть последняя возможность отказаться от принесения присяги, претендент. — Никогда до и никогда после капитан не говорил со мной настолько жестко.
— Я не хочу отказываться. — Ума не приложу, как я ухитрился избавиться от „э-э…“, но я избавился, поверьте. Повернулся к строю и, глядя ребятам в глаза, четко произнес присягу, текст которой не забуду до конца жизни…»
Из дневника Андреаса О. Мерсы, alh. d.
— Рюмку бодрящего, синьор?
— Э-э…?
— Бедовка? Ликер? — дружелюбно уточнил бармен. И чуть наклонился, обеспечивая между собой и сидящим у стойки алхимиком «интимное» расстояние. — Вы впервые на Кардонии?
— Э-э… да.
— В таком случае, рекомендую попробовать слэк — приотский коричный ликер. Гарантирую — вы никогда его не забудете.
Учитывая, что как раз сегодня Мерсе уже довелось пережить один незабываемый опыт, предложение бармена выглядело своевременным: раз занялся открытием неизведанного, почему бы не продолжить? К тому же Хасина тепло отзывался о шестидесятиградусном ликере, назвав его «одной из лучших смазок для внутренностей», которые ему доводилось пробовать, и предлагал присоединиться к дегустации, но Энди смутил горящий напиток.
— Решились?
— Только кофе, — промямлил алхимик. И почему-то затеял оправдываться: — До полудня предпочитаю обходиться без крепких напитков.
— Хорошее правило, — равнодушно отозвался бармен, отворачиваясь к турке.
— Мой капитан — человек строгих правил.
— Сочувствую.
— Я случайно зашел к вам. Сегодня э-э… мне довелось вынести нечто ужасное — меня бросили за решетку.
— Вы сбежали?
— Бабарский спас, — махнул рукой Энди. — Но я э-э… провел в участке всю ночь.
И вдруг подумал, что он практически каторжанин.
— Вчера многие упились, — поддержал тему бармен. В заведении было пусто, и разговор казался единственным спасением от скуки. — А все из-за фейерверка.
По залу начал расплываться аромат кофе.
— При чем тут фейерверк? — нервно осведомился Мерса.
— Красиво получилось, людям понравилось, — объяснил бармен. — А когда людям что-то нравится, они идут сюда. А после — в полицию.
— Ну… Э-э… Вам виднее.
— Ты, кстати, не знаешь, что за инопланетники устроили фейерверк? — Бармен выставил чашку. — Я слышал — лингийцы.
— Не знаю, — твердо отрезал Энди. — Я тоже был зрителем. С набережной смотрел. Мне понравилось. — Глоток обжигающего кофе. Кашель. — Я — бахорец. С Бахора то есть.
Прокомментировать его слова удивленный бармен не успел.
— Алхимик Мерса?
Если эти двое и хотели показаться заурядными гражданскими, то у них ничего не получилось: мятые шляпы, квадратные подбородки, дешевые костюмы в клетку, оттопыренные в районе левой подмышки, — бармен счел новых гостей полицейскими, но, несмотря на богатый опыт, ошибся. А вот Энди сразу сообразил, кто явился по его душу.
— Департамент секретных исследований! Давненько э-э… не виделись.
И подумал, что имело смысл жахнуть стакан слэка. Пусть даже горящего.
— Не надо орать, — распорядился тот, что слева.
А тот, что справа, выдал бармену пару купюр:
— Иди во-он туда и чем-нибудь займись, пока мы не уйдем. Уловил?
— Понял, — прошелестел бармен, послушно исчезая в дальнем углу.
— Ты правильно сказал, Мерса: давно не виделись, — приступил к делу левый.
— Пришло время отрабатывать, — добавил правый. — У нас есть несколько вопросов.
С точки зрения собственной безопасности следовало как можно быстрее удовлетворить любопытство угрюмых незнакомцев и расстаться с ними. Но только что откинувшийся из тюрьмы алхимик чувствовал себя бывалым уголовником, каторжанином и сорвиголовой, а потому затеял беседу:
— В контракте говорилось о ежегодном э-э… пожертвовании в мою пользу. С тех пор прошло полтора года, а первый взнос так и остался единственным.
— Ты не отработал.
— К тебе никто не приходил.
— Платить не за что.
— Не возбухай.
— Ваш э-э… коллега говорил, что вы сами будете определять частоту встреч. Я получаю вознаграждение и могу вообще с вами не видеться. — Мерса сделал глоток кофе. — Так, собственно, э-э… и получилось.
Он ждал короткого тычка в ухо, который отправит его на пол и собьет спесь. Тычок должен был оказаться весьма болезненным, поэтому внутри у Энди все сжалось в предвкушении удара, но галаниты отчего-то медлили и тем заставили осмелевшего алхимика продолжить: