И вот тут беглецам впервые пригодились «сигаретки» Мерсы.
«Уже на второй день службы на „Амуше“ Бабарский втравил меня в серьезную разборку, с тех пор неподготовленным я в город не хожу».
«А как же несессер?»
«Для отвода глаз, друзья, тоже Бабарский научил».
«Держишь в портсигаре нестабильные вещества?!»
«Я ведь алхимик! Меня учили с ними обращаться!»
— Берегись!
— Уже!
Беглецы даже не старались подкрасться к «дежурке» незамеченными. Бааламестре бросает в дверь первую «сигаретку» — с половинной дозой нитробола, — несильный взрыв вышибает замок, и Каронимо тут же швыряет внутрь второе «курево» — световое. И закрывает глаза.
— Отлично!
Ослепленные и оглушенные солдаты валятся на пол, тревожная кнопка не тронута, в барак возвращается тишина, второй этап пройден.
— Оружие!
— Знаем!
Гатов сковывает охранников их же наручниками, Олли и Бааламестре берут револьверы. Героями они себя не ощущают, отчаянными бойцами тоже, как использовать револьверы по назначению, знают исключительно в теории, во всяком случае — Мерса, но полны решимости стрелять, чтоб проложить путь к свободе.
Но до тех пор пока можно обходиться без насилия, нужно без него обходиться.
Беглецы выходят из барака, поворачивают направо и быстро, но без суеты идут к морю. К пирсу. По тщательно описанной Йорчиком дороге.
— Кажется, получается.
— Может, не будем радоваться заранее?
— Разговаривая, мы ведем себя естественно, меньше внимания привлекаем.
— Тогда имело смысл переодеться в форму местных.
— Зачем время тратить?
— Эй!
Вполне возможно, что подавший голос патрульный не имел в виду ничего плохого: не собирался останавливать, требовать документы или арестовывать, узнав в троих штатских сбежавших пленников. Возможно, он просто хотел прикурить. Но нервы у Гатова не выдержали, и магистр швыряет в патруль «сигарету» с нитроболом. С полным зарядом.
И грохот взрыва рассекает унылую повседневность Карлонара на «до» и «после».
Нитробол смесь мощная, но уж больно нестабильная, таскать ее в портсигаре мог только предельно уверенный в себе алхимик, и Мерса, к некоторому удивлению Гатова и Бааламестре, оказывается именно таким.
Взрыв еще не прозвучал, а Олли уже стреляет.
Револьверные хлопки. Вопли. Патруль улепетывает за ближайшую казарму, но к беглецам спешат другие военные. Более воинственные. Поднятая стрельба их не пугает, а вот периодически прилетающие «сигаретки» заставляют отступать.
Но «курево» стремительно тает. То есть разлетается.
— Я выполнил условия сделки! — задыхаясь, кричит Йорчик.
— Еще нет! — хрюкает влезающий в паровинг Павел.
— Как это?!
И тут Руди допускает роковую ошибку.
Он не собирался забираться внутрь, он только заглядывает, чтобы лучше слышать Гатова, а мощный толчок набежавшего Бааламестре заканчивает дело — профессор оказывается в «салоне».
— Я…
— Лежать!
Пара выстрелов снаружи, шальная пуля щелкает по дверце люка, и побелевший Йорчик послушно валится на пол.
— Козлы! — Мерса ныряет в люк, когда паровинг начинает движение. И тут же запирает дверцу. — Ушли!
— Отпустите, — хнычет перепуганный Руди.
— Не будь дураком!
* * *
— Вы слышали? Дагомаро арестовал того лингийца!
— Дер Даген Тура?
— И бросил за решетку!
— Не может быть! Наверняка оставил адигена в отеле под домашним арестом.
— За решетку!
— Так ему и надо!
Разговоры за столиками уличного кафе вертелись вокруг главного события вчерашнего дня: ареста знаменитого путешественника. Скандал затмил и новости с выставки, и проблемы на переговорах, и неуловимых террористов.
— Я думал, Дагомаро дружит с адигенами.
— Дагомаро?! Он же псих! Об этом во всех газетах написано.
— Адигены кого хочешь доведут. Такие уроды!
— Когда же они исчезнут?
— Жаль, что я не пью по утрам, — тост получился замечательный.
— Постараюсь не забыть его до обеда…
«Идиоты!»
Одни боятся, другие бахвалятся, третьи надуваются спесью, демонстрируя умение «во всем разобраться», но все, все без исключения, обсуждают подброшенную газетами тему. Говорят не о том, о чем хотят, а о том, что нужно кукловодам. Горячатся, спорят, размахивают руками, трясут головами и широко разевают рты, чтобы добавить услышанному немножко собственного бреда.
— Вы слышали? Помпилио связан со взрывами и пожарами!
— Не может быть!
— Друг моего двоюродного брата служит в военной разведке, он врать не будет.
Сегодня вам дают темы для разговоров, завтра влезают в мысли, и вот вы уже не замечаете рабского ошейника. Вы улыбаетесь и продолжаете считать себя свободными. Потому что не видите железа на шее, клейма на лбу, и вам достаточно. Вы не понимаете, что самые прочные цепи не гремят при ходьбе. А цепи нужны любой власти, потому что любая власть преступна по определению и должна быть уничтожена!
«Но прежде нужно уничтожить мир». — Лайерак тихонько рассмеялся и довольно потер руки. Взял чашечку с кофе, поднес ее ко рту и… И замер, невидяще глядя перед собой.
Потому что вдруг понял.
Потому что происходящее сложилось, как складываются в пасьянс потрепанные карты. Каждая на своем месте, в соответствии с правилами, что придуманы кем-то другим, не зависящими от наших желаний правилами. Карта за картой на зеленый стол, перекладываются, тасуются, выстраиваются в комбинации и последовательности. Какое-то время игрой можно управлять, но чем ближе финал, тем меньше все зависит от игрока, потому что собраны комбинации, выстроены последовательности и теперь главенствуют правила.
И удача.
И одна-единственная карта сделает победу.
Или же придется начинать сначала.
— Я — эта карта, — шепчет Огнедел.
И чашечка кофе выскальзывает из ослабевших пальцев. Падает на стол, бьется, кофе плещет на галстук и рубашку, но ему плевать.
Он все понял.
Но карта не он, а предстоящая акция. Не красивая и не эффектная акция, простая и жестокая, она оказалась наполнена громадным смыслом… Который ускользнул от всех, кроме Лайерака.
Бедный дурачок Шо решил, что Огнедел продался, превратился в наемника.