— Почему они швыряют копья? Здесь же люди!
— Для веселья!
— Я уже говорил, что на Кардонии отличная бедовка? — громко спросил Шо, наполняя очередной стакан. Не до краев наполняя, примерно на треть, но и стакан был далеко не первым. — Отличная, ипать мой тухлый финиш, бедовка! Вторая в Герметиконе после хамокской яблочной.
— На твой вкус, — с улыбкой уточнил Отто.
— Он у меня есть, — пьяно заявил Сапожник.
— Еще какой, — подтвердил Лайерак.
— Тогда скажи, чего мы тут делаем? — Шо опрокинул стакан и продолжил: — Конечно, приятно, что ты сам предложил составить мне компанию и даже выбрал кабак, но это, извини, не в твоих правилах. Ты давно сторонишься компаний.
Резкая смена темы объяснялась просто: Сапожник начал выпивать задолго до того, как они оказались в «Костерке», и давно перестал обращать внимание на такую мелочь, как нить беседы.
— Ты притащился сюда из-за Гатова, да?
— Не ори, — прошипел Отто.
— Ты серьезно? — хихикнул Шо. — Если да, то запомни: я могу орать что угодно — в этом гаме все равно ничего не слышно. — И прежде чем Лайерак ответил, продолжил: — То есть я угадал.
Спорить с поддавшим напарником Огнедел не рискнул, просто подтвердил:
— Да.
И вцепился зубами в жаренного на углях кальмара. Или местную разновидность кальмара. Чуть подгоревшую и слишком соленую жратву, идеально подходящую к пиву.
— Зачем?
— Мне интересно. — Лайерак хотел ограничиться скупым ответом, но по взгляду Сапожника понял, что расспросы обязательно продолжатся, и объяснил: — Я хотел увидеть гения.
— Ипать мой тухлый финиш, — изумленно протянул Шо. — Ты назвал Гатова гением?
— Он такой.
— Я знаю, но ты…
Лайерак жил только для себя, а его борьба, идеи, которые он отстаивал, — они служили обрамлением для невероятных постановок гениального режиссера. Требовались, чтобы подчеркнуть его величие. Не было для Огнедела ничего важнее его акций, его огненных фантазий, что ошеломляли и потрясали, и потому так сильно поразило Сапожника услышанное признание. Впервые на памяти Шо Лайерак назвал кого-то равным себе.
Потных гарпунщиков давно сменили танцовщицы — ядреные девки, прелести которых едва прикрывали дурно скопированные наряды анданийских куртизанок. Исполнялся «традиционный приотский танец весны», заключавшийся в демонстрации упругих прелестей, и Шо прилагал массу усилий, чтобы не уставиться на сцену: Отто откровенничал нечасто, имело смыл послушать.
— Гатов — гений. Я понял это, едва прикоснувшись к созданному им оружию, а после того как мы опробовали его в реальном деле, меня покинули последние сомнения. — Лайерак отхлебнул пива. — Гатов чувствует огонь так же тонко, как я, чувствует его суть, его дыхание. Гатов научился придавать зарождающемуся язычку огня величие грандиозного пламени, научился скрывать пожар в малюсенькой пуле, и я…
— Хочешь пожать ему руку?
Отто пристально посмотрел на помощника и, лишь убедившись, что Сапожник серьезен, задумчиво ответил:
— Мне достаточно его увидеть.
— Ну так смотри скорее, — хихикнул Шо. — У твоего любимчика назревают неприятности…
— Таскаться по разным мирам? — переспросил Гатов. — Не так часто, как вы, ребята. Я люблю менять обстановку, но предпочитаю пожить на планете хотя бы год-два, иначе ничего не успеешь.
— Мы не совсем перелетные, — добавил Бааламестре. — Хотя миров окучили много.
— Четыре, — сообщил магистр.
— Семь.
— Четыре.
— Семь. — Каронимо улыбнулся и объяснил удивленным цепарям: — Кто-то должен вести дела. У нас этим занимаюсь я.
— Все в порядке, нецепарь, я тоже путаюсь в планетах, — хмыкнул Галилей, приобнимая Гатова за плечи. — В «дальнем глазе» они разные, а на берегу, ипать-копошить, оказываются одинаковыми.
— Милый, ты решил меня подвинуть? — удивилась Марта, которой категорически не понравился жест астролога.
— И даже девчонки одинаковые, — вздохнул Квадрига. — Везде.
— У тебя вихель приличный? — негромко осведомился Каронимо.
— Ты бы, нецепарь, еще завтра спросил.
— Мы должны были получше узнать друг друга, чтоб меня пинком через колено, — усмехнулся Бааламестре, извлекая из штанов трубку. — Нельзя делить вихель с тем, кого не уважаешь.
— Лингийское качество, — похвастался Квадрига, протягивая Каронимо кисет.
— А я слышал, на Линге за траву головы крутят, — удивился Бааламестре. Открыл кисет, понюхал и согласился: — Высший сорт.
— Крутят, — подтвердил Галилей. — Но у меня, нецепарь, действительная астрологическая лицензия и брат дара в командирах. Так что головокруты меня в упор не замечают.
— Помпилио?
— Он.
— И как?
— Помпилио? — уточнил астролог.
— Он, — подтвердил Каронимо.
— Я, нецепарь, только приказы помню, — хмыкнул Квадрига, возвращая в карман кисет. — И только до момента исполнения.
— Хорошая отмазка, — вздохнул Бааламестре, наивно рассчитывавший на порцию эксклюзивных сплетен.
— Лучшая в мире, — хихикнул астролог, доставая коробок длинных спичек.
— Я люблю менять обстановку и цели, — продолжил Павел, глядя на Мерсу в упор. — Сегодня электростанция, завтра новый цеппель, послезавтра… что-то другое. — Короткую заминку заметили не все. Тем более что Гатов быстро и уверенно продолжил: — Неожиданные задачи не позволяют заскучать, покрыться мхом и стать болотом.
— Твоя борода не похожа на мох, — хихикнула девушка.
— Вперед и вверх, — брякнул Бааламестре и пыхнул трубкой, отправив облако вихельного дыма куда-то вверх. И, возможно, вперед.
— Да, — подтвердил Павел. — Вперед и вверх.
— Ваш девиз? — в научных целях уточнил Хасина.
— С недавних пор, — кивнул Гатов.
— Э-э… занятно, — промямлил алхимик.
— Ага.
— Кстати, а где Бабарский?
Знакомство состоялось на удивление легко. То ли Павлу захотелось поболтать с инопланетниками, то ли подействовало название «Пытливый амуш» — известное, чего уж скромничать, название, — но еще до того как силачи «отгарпунились», столы были сдвинуты и началась беседа. Нормальная, к удивлению Мерсы, беседа — магистр вел себя просто и дружелюбно, не демонстрируя ни грана того снобизма, легенды о котором слагали в ученой среде.
— А мне цепари нравятся, — неожиданно произнесла сидящая на коленях Гатова «рыбка». — Они веселые.
— Почти все, — поддержала товарку одна из красавиц Каронимо. И бросила многозначительный взгляд на Альваро.