Кардонийская рулетка | Страница: 82

  • Georgia
  • Verdana
  • Tahoma
  • Symbol
  • Arial
16
px

Я купил лимонаду, но он оказался теплым и оттого — безвкусным; помял шляпу — у стенда с многоствольным электрическим пулеметом случилась небольшая давка; уже собрался уходить, но неожиданно встретил Гатова…»

Из дневника Андреаса О. Мерсы, alh. d.

— Неужели вы не слышали, синьорина? — притворно удивился молоденький лейтенант верзийской армии — бордовый парадный мундир не оставлял сомнений в его национальной принадлежности. — Эту новость обсуждает весь Герметикон: профессор Туркенбаум провел успешные испытания «лучей смерти», и скоро все оружие, которое вы видите здесь, устареет.

— Как можно? — притворно изумилась девушка. Оружейные новинки красавицу не волновали абсолютно, а вот симпатичный офицер из Ожерелья — очень, и ради интрижки она была согласна слушать что угодно. — Какие ужасные лучи!

— «Лучи смерти», синьорина.

— Но почему их придумал какой-то Филькентрахен…

— Туркенбаум.

— …а не гениальный Гатов?

— Потому что слава Гатова чрезмерно раздута, — махнул рукой лейтенант. И повернулся к невысокому механику, который скромно стоял у стенда, вытирая испачканные в масле руки ветошью. — Скажи, гм… милейший, где тут ближайшая ресторация?

— Налево, направо, прямо, прямо, налево, налево, направо.

— Гм… спасибо.

— Всегда пожалуйста, добрый синьор, но за спасибо даже птички в лесу не поют.

— А за что же?

— За взаимность.

Девушка залилась краской, и лейтенант поспешил сказать болтливому человеку серебряное спасибо.

— Благодарствую! — Механик ловко поймал брошенную монетку, белозубо улыбнулся и повернулся к бредущему вдоль стенда алхимику. — Здорово, доктор!

— Э-э… — Удивленный Мерса никак не ожидал, что к нему кто-нибудь обратится, остановился, прищурился, а затем удивился еще больше: — Павел? Что вы тут делаете?

— Действительно, что? — насмешливо отозвался магистр.

Алхимик понял, что сморозил глупость, и смутился окончательно.

— Э-э…

— Да ладно, все в порядке.

Посещение «Костерка» не сильно отразилось на внешности известного ученого: ссадина над бровью, еще одна — на скуле и ободранные костяшки. Как с грустью заметил Энди, даже в простецких забавах дважды магистр был куда опытнее его, единожды доктора, щеголявшего опухшим носом и приличных размеров синяком под глазом. Синяк, несмотря на все усилия Хасины, до сих пор не потерял здоровой синевы, однако ни Гатов, ни подошедший Бааламестре обсуждать полуразрушенную физиономию алхимика не собирались.

— Мерса!

— Э-э… Привет… э-э, Каронимо.

Ради выставки Каронимо приоделся: напялил странного вида башмаки до колен, странную черную робу с белым — откуда он его взял? — жилетом и чудовищный цилиндр с цветком «домохозяйка плачет». А поверх робы — неизменный кожаный жилет.

— Ты какой Мерса? Нет, подожди, не отвечай, я постараюсь угадать сам! — Бааламестре сдавил виски ладонями и напряженно посмотрел на алхимика. — Сам, сам, сам…

— Монетку брось, — посоветовал Гатов, протягивая приятелю честно заработанную деньгу.

— Не мешай!

К некоторому удивлению Мерсы, ученые держали себя с ним не просто дружелюбно, а как со старым или даже старинным приятелем — весьма неожиданно для одного дня знакомства. А вот четверо крепких парней в дешевых серых костюмах разглядывали алхимика с агрессией цепных псов.

— Дагомаро после вчерашнего приставил, — усмехнулся Павел, перехватив взгляд Мерсы. — Сказал, что никому не позволено бить меня по голове.

— Энди! — выкрикнул Каронимо. — Ты — Энди!

Толстый палец уперся алхимику в грудь.

— И что э-э… теперь?

— Придется заплатить.

— За что? — изумился Мерса.

— Я ведь угадал!

— Э-э…

— Это же Энди, брат, — укоризненно протянул магистр. — Шути осторожнее.

— Могу вообще не шутить, — притворно обиделся Бааламестре и тут же осклабился: — А хорошо вчера размялись, чтоб меня пинком через колено! И те двое, что потом пришли, ничего не испортили.

— Я правильно понял, что один из них — твой шиф? — уточнил Гатов.

— Бедокур, — кивнул Мерса. — Тот, что с косичками, амулетами и э-э… не в военной форме.

— Крепок, — с уважением произнес Каронимо. — За таким шифом как за каменной стеной. А второй кто?

— Глыба Штокман — шифбетрибсмейстер с «Дер Каттера», — ответил алхимик. И зачем-то добавил: — Мы с ними э-э… в «вышибалу» играли в прошлом порту.

Прозвучало по-мальчишечьи, но Бааламестре оценил:

— А теперь подружились? Нормально.

— Как тебе, кстати, наша малышка? — Гатов похлопал рукой по боку бронетяга. — Впечатляет?

Они встретились у стенда с огнеметной «Азундой», но не спереди, где толпилась публика и громко вещали инженеры, а с обратной стороны, где огромный бронетяг выглядел хоть и внушительно, но уже не так грозно.

— Э-э… Да. То есть не знаю.

— Не знаешь? — удивился магистр.

— Э-э…

— Стояла задача: повысить дальность стрельбы при сохранении поражающих свойств.

— И точности, — уточнил Бааламестре.

— И ее тоже, — кивнул Павел. — На первый взгляд — ничего особенного, учитывая размеры устройства, но начать пришлось…

— Со смеси, — машинально произнес Мерса. — Вам понадобилась другая смесь.

— Правильно, — быстро отозвался магистр. — А что мне пришлось изменить?

Но алхимик уже опомнился, сообразил, что его легко и непринужденно вывели на профессиональный разговор, и умолк. Не потому, что не хотел поддерживать ученый диалог с самим Гатовым — как раз это было весьма лестно, — просто Энди не понимал, для чего такой разговор понадобился. И решился на прямой вопрос:

— Тебе нравится создавать оружие?

Бааламестре крякнул, и в его глазах мелькнуло изумление, словно алхимик поступил так, как от него совсем не ожидали. Павел же владел собой лучше и ответил спокойно:

— Нет, не нравится.

— Тогда почему создаешь?

— Ты меня обвиняешь?

— Э-э… интересуюсь.

— Не такой уж ты и мямля, — хихикнул Каронимо.

— Иногда э-э… получается. — Энди поправил очки. — Ответ будет?

И ответ, к некоторому удивлению алхимика, был. И ответ честный:

— Я обещал Винчеру пять лет жизни, — негромко произнес Гатов, глядя Мерсе в глаза. — Фактически — пять лет рабства. Мне щедро платят, мне оставляют патенты, но придумываю я только то, что от меня требуют. — Ученый выдержал коротенькую паузу, а затем, предвосхищая следующий вопрос, сказал: — Я многим обязан Винчеру.