— Чем? — не сдержался алхимик.
За что нужно платить годами жизни?
— Всем.
— Всем?
— Ты ведь слышал мою историю, не так ли? О первом изобретении, сделанном в десять лет?
— Неужели ты украл славу у Дагомаро? — неловко пошутил Мерса.
— Нет, изобретение сделал я, но патент мне никто не дарил, — улыбнулся Гатов. — Капитан присвоил мое изобретение, продал патент местной инженерной фирме, а моему отцу выдал два цехина.
— Проклятье! — Такого алхимик не ожидал.
— Я должен был остаться нищим рыбаком, Энди, но мне повезло: патент перепродали холдингу Дагомаро, его инженеры стали задавать вопросы, на которые никто не смог ответить, и по цепочке добрались до меня. Когда Винчер узнал, что настоящему изобретателю всего десять лет, его изумлению не было предела. Он стал платить семье пенсию, а меня отправил учиться… Так что если быть объективным, тот Гатов, которого знает Герметикон, создан Винчером Дагомаро.
— Ты сделал себя сам, — глухо произнес Мерса.
— Только в той части, что зависела от меня, а вот за все остальное я обещал пять лет жизни, — предельно серьезно заявил Павел. — Я простолюдин, Энди, но знаю, что такое честь.
На то, чтобы построить посреди поля некое подобие защитных сооружений, приотцам понадобилось чуть больше часа. Простенькие заборчики и хлипкие домики резко контрастировали с основательными сооружениями ушерцев, откуда следовало, что бомбить или обстреливать условную крепость никто не собирается. А когда строения занял пехотный полк, — обмундирование солдат карикатурно напоминало ушерскую форму, — зрители решили, что разгадали приготовленный приотцами сюрприз.
— Я не люблю постановочные сражения, — поморщился Помпилио. — Много пороха и мало дела. Гремят холостые выстрелы, все затянуто дымом, а настоящие солдаты с перекошенными лицами бегут в ненастоящую атаку, чтобы победил тот, кого выбрал режиссер.
— Как в театре? — улыбнулась вернувшаяся певица.
— Именно так, Этель, как в театре, — подтвердил дер Даген Тур.
— Зачем же мы остались?
Кажани на полигоне наскучило: новизна исчезла, темы для светских разговоров исчерпались, и следовало поскорее уезжать, пока над головами не заревели еще какие-нибудь самолеты.
— Мы остались из вежливости, — объяснил адиген.
— А вот мне кажется, что нас ожидает необычное зрелище, — негромко произнес маршал. — Посмотри вверх, Помпилио.
Дер Даген Тур задрал голову и несколько мгновений наблюдал за приближающимися цеппелями.
— Это не крейсеры.
Силуэты гигантских аппаратов выдавали их мирное предназначение: минимальных размеров гондолы, никаких пушечных портов и огромные контейнеры под брюхом.
— Грузовики? — предположил заинтригованный Тиурмачин, принимая у адъютанта бинокль. — Нет, грузовики сейчас неуместны. Тяжелые бомбардировщики?
— Внизу приотский полк, вряд ли они станут атаковать своих, — напомнил адиген. — И это не бомбовые, а десантные платформы.
Бамбадао в бинокле не нуждался, его зоркости мог позавидовать учмарский лирг.
— Какие платформы?
— Десантные.
Длиной примерно в половину «сигары», а внутри, как наспех объяснил дер Даген Тур удивленному маршалу, установлено до шести рядов лавок для личного состава. В определенный момент расположенные в конце платформы ворота распахиваются и солдаты отправляются в увлекательное путешествие вниз.
— Для чего?
— Сейчас увидишь.
Надежные парашюты в Герметиконе разработали довольно давно, больше тридцати лет назад, однако использовать в военных целях пока не додумались — тут галаниты шагали впереди. Даже дер Даген Тур только слышал о новом стиле ведения боевых действий и готовился впервые лицезреть необычное зрелище.
И не остался разочарован.
— Как красиво! — прошептала зачарованная Этель. — Помпилио, ты когда-нибудь летал с парашютом?
— Это называется прыгать, — рассеянно ответил адиген — все его внимание было приковано к разворачивающемуся на полигоне действу. — Не летать.
— И как? Интересно? Страшно?
— Прагматично. Я делал это, чтобы спастись.
Черные точки, горохом сыплющиеся с цеппелей, быстро обретали белые купола, наполняя голубое небо ненастоящими облаками. Солдаты плавно опускались на «поле боя», сбрасывали парашюты и бросались в атаку. Самые умелые десантники, или же самые удачливые, ухитрялись приземляться внутри условных укреплений и завязали условный бой с условными ушерцами. Поле, как и предсказывал дер Даген Тур, затянулось пороховым дымом, повсюду грохотали холостые выстрелы, а солдаты либо картинно умирали, либо картинно побеждали. На полигоне шло типичное постановочное сражение, но смотрели его с огромным интересом.
— Знаешь, что я думаю, дорогой друг? — негромко спросил маршал, задумчиво разглядывая обреченную «крепость»: все пулеметные гнезда захвачены, бесполезные орудия молчат, а остатки защитников готовятся выкинуть белый флаг. — Я думаю, Ушер только что перестал быть архипелагом.
— Без поддержки с воздуха парашютисты обречены, — почти сразу ответил Помпилио. — Паровинги расстреляют десантные цеппели за сотню лиг до первого острова.
— А если Ушер лишится паровингов? — Тиурмачин тяжело вздохнул. — Махим показал, как будет заканчивать войну, оглушил парашютистами, но промолчал насчет паровингов. А ведь он прекрасно понимает, что их необходимо уничтожить.
— У них есть еще один сюрприз, — прищурился адиген.
— Согласен.
— Великолепно! — без ложной скромности воскликнул Арбедалочик.
— Вям!
— Они потрясены, если не сказать — раздавлены! Вы видели, как вытянулась физиономия Дагомаро? Слово скаута: он едва не сжевал свою бороду.
— Вям!
— Консул, почему вы такой грустный? — Директор-распорядитель поставил саптера на ближайший столик и принялся раскуривать сигару. — Что не так?
Показное веселье Абедалофа не привлекало внимания: собравшиеся в Сенатском павильоне гости увлеченно обсуждали приотский сюрприз, и выделялся как раз Махим — некоторой мрачностью.
— Вы ведь знаете, Абедалоф, что я был против демонстрации нашего тайного оружия, — тихо ответил он. — Зачем показывать, что Ушер досягаем?
— Чтобы сделать Дагомаро покладистым.
— Или направить его в объятия адигенов. — Приотский консул покачал головой: — Дагомаро — фанатичный патриот Ушера, еще час назад он не собирался договариваться с Каатой, намереваясь справиться с нами своими силами. А что теперь?
Теперь ушерцы бросятся в объятия союзников, займутся усилением армии и война станет неотвратимой. Война, о которой Махим мечтал. Война, которую он теперь боялся.