Отец растерянно заморгал.
— Нет, не заметил. Но это вовсе не доказывает…
— Ну, вот что, хватит!
Хеда вздрогнула. Перед ними стояла бабушка: руки уперла в бока, ноги широко расставлены. Точно в такой позе, как на всех старых фотографиях, где они с папой Че еще молодые. Вот так, сфотографируются и пойдут взрывать банк или еще что-нибудь…
— Я хочу поговорить с Дженн, — сказала бабушка Эстер, сверху вниз глядя на отца своих внучек.
Лицо его помрачнело, вытянулось, и он отошел в сторону.
Но не очень далеко.
— Я не собиралась с ним ссориться, — смущенно пробормотала Дженн.
— Может, и не собиралась, да поссорилась, — резко отпарировала бабушка. — Твой папаша — дурак, ты и сама это знаешь. Что ему ни говори, все как об стенку горох, так что побереги силы, все равно без толку, да еще в такой день.
— Да, конечно, — ответила Дженн. — Ты права.
— Еще бы не «права».
Она повернулась к Хеде.
— А ты что так на меня смотришь? Ну-ка давай, поешь что-нибудь. Тощая, как спичка, совсем зачахла.
От разочарования у Хеды даже руки опустились.
— Я прослежу, чтоб она поела, — сказала Дженн.
Эстер удовлетворенно кивнула и повернулась к двум седеющим мужчинам, которые как будто собрались уходить.
— Бобби, Джинкс, — крикнула она, — подождите, я вас провожу!
Она сделала шаг, сунула руку в карман платья и вытащила ингалятор. Ни слова не говоря, протянула его Хеде и направилась к выходу.
Хеда приставила его к губам; лекарство сразу сработало, дышать стало легче. Она была очень благодарна бабушке, что та не стала устраивать из случившегося спектакля. И в то же время не могла не задуматься: а вдруг они правы, что относятся к ней, как к человеку, который сам о себе позаботиться не в состоянии.
«Всегда теперь буду помнить про ингалятор, — поклялась она мысленно. — Всегда».
Дженн уселась на табуретку, которую освободила Тиффани, и вполоборота повернулась к сестре.
— Ты это серьезно? — тихо спросила она.
Хеда кивнула.
— Да, я хочу поехать с тобой. С тех пор как ты уехала, тут все стало по-другому. Я говорю не про маму с папой, а вообще про все. Ты знаешь, что Проклятые окопались в Сан-Франциско? Власть в городе теперь у них в руках. И без их позволения там даже плюнуть нельзя.
Дженн широко раскрыла глаза. Сан-Франциско всего в двадцати минутах езды от Беркли.
— Нет, ей-богу, не знала, — прошептала она.
— Да, это правда. И по всей Америке так. Вампиры рвутся в правительство. Они даже не скрывают этого. Я не удивлюсь, если Соломона «изберут» президентом.
Дрожащими пальцами и интонацией она обозначила кавычки на слове «изберут».
— До нас доходили слухи, что здесь у вас худо, — медленно проговорила Дженн. — Но я и не думала, что настолько. Все эти пустые могилы…
— Я тоже видела, — подхватила Хеда и тут же закашлялась: от волнения ей снова стало трудно дышать. — Дженн, папа постоянно говорит, что Соломон собирается восстановить мир, и что мы должны во всем помогать ему.
— О, господи, да у него совсем крыша поехала! — выпалила Дженн и сморщилась. — Извини.
— Нет-нет, ты совершенно права.
Хеда сделала еще один вдох через ингалятор. Сердце ее бухало, как колокол.
— Такое впечатление, что ему как следует промыли мозги. Он говорит, если мы не согласны, значит, только усугубляем положение.
— Камешек в мой огород.
В голосе Дженн звучала неподдельная боль. И еще злость. Хеда и сама злилась. Отец ведет себя крайне глупо.
— Он говорит, что вы все там одним миром мазаны с нашей бабушкой и папой Че. Все, что они ни делали, все было неправильно и ни к чему хорошему не привело. Только своих родственников подставили.
— У папы было плохое детство, — сказала Дженн сквозь зубы. — Всегда были в бегах, всегда скрывались.
— А у нас что, нет? Я же хорошо помню войну. С утра до вечера по телевизору пули свистят, бомбы рвутся, и… и…
Она закрыла глаза.
— Помню, как папа орал на маму, что от нее у нас все несчастья.
— В Сан-Франциско войны не было, — напомнила Дженн. — Но мы знали, что воюем с Проклятыми. Для нашего папы все кругом были врагами. Он даже не знал, что у него есть двое дядей, пока братья Че не заставили его и бабушку рассказать ему про них. Представляешь, что это значило для маленького мальчика?
— Неужели ты его защищаешь? Не могу поверить, — с горечью сказала Хеда.
— Я и сама себе не могу поверить, — отозвалась Дженн. — Но теперь я знаю, каково это — вечно от кого-то бегать, скрываться, жить, не зная, что тебя ждет через час, через день… может быть, теперь я его лучше понимаю. Он всего боится. Он всю свою жизнь боялся.
— И я тоже. Но ведь я хотя бы пытаюсь с этим бороться.
Дженн не отвечала; удивленно подняв брови, она пристально всматривалась в лицо сестры, словно видела Хеду в первый раз в жизни. Хеда попыталась воспользоваться моментом.
— Ну, пожалуйста, Дженн, я не хочу больше здесь оставаться. Я боюсь.
Она не лгала. Уже полгода она не выходила в город. Все там менялось с невероятной быстротой. И по вечерам никуда не ходила, сидела дома.
В последний раз она вышла из дома, чтобы сходить в кино с подругой Люси Паджетт, и к ним привязался вампир. Она была уверена, что он не хотел их убить. Просто хотел попугать. Ему, видите ли, нравилось пугать девушек.
Даже мысль о возможности драки с вампиром приводила ее в ужас, но вот если бы попасть в Академию, можно было хотя бы научиться защищаться. И не было бы так страшно. Вот бы стать такой, как Дженн, как было бы здорово.
— Ну, пожалуйста, Дженн…
Она схватила сестру за руку, по щекам ее бежали слезы.
— Надо подумать, — не сразу ответила Дженн. — Даже если получится убедить маму с папой, надо получить разрешение от моего учителя.
Хеда тяжело вздохнула.
— Мне надо уехать отсюда, позарез.
— Почему это для тебя так важно? — спросила Дженн. — Если потому, что уехала я, то лучше еще раз подумай хорошенько. Чтобы остаться в живых во время учебы, придется очень тяжко трудиться.
Хеда опустила голову. У нее вдруг закружилась голова. Она боялась, что упадет с табуретки и из нее вылетит дух вон.
— Я просто чувствую, если я не уеду сейчас, то не уеду уже никогда.
Она сжала зубы, надеясь, что Дженн больше не станет ее ни о чем спрашивать. Хеда была еще не готова рассказывать ей про свои ночные кошмары. В которых она видела…