Она вспомнила про отца. Кивнула.
— Так, значит, вот как. И все взяли под козырек.
Сюзи энергично кивнула.
— Да, черт побери, взяли. И с улыбочкой. Конечно, многие пьют, на наркотики подсаживаются тоже. У многих крыша едет на фоне посттравматического стресса. Но много таких, кто делает вид, что все идет как надо. Главное, не поднимать шума.
Она невесело улыбнулась.
— Плевать на все и оттягиваться по полной.
— Но ведь есть вы, — сказала Дженн.
Она уже беспокоилась: что-то долго нет Лаки. Но вот голова его высунулась из люка, и он махнул рукой: все в порядке.
— Да, есть мы, — согласился Бернар. — Но знала бы ты, сколько народу нас ненавидит! Говорят, мол, из-за вас и нас всех перебьют. Говорят, хотите, чтобы было лучше, помогайте кровососам — добывать провиант, ремонтировать дамбы и все такое.
Знакомая песенка.
— В общем, бардак.
Дженн посмотрела на люк. Канализация казалась ей смертельной ловушкой.
— Послушай, у нас есть там уютное местечко, ты сможешь отдохнуть, послать весточку своим. А на улицах…
Он скроил рожу.
— Но она ведь охотник, — напомнил всем Мэтт. — С ней ничего не случится.
— Прошу тебя, пойдем с нами, — сказала Сюзи и взяла ее за руку. — Здесь, правда, очень опасно. И страшно.
И вдруг картина предстала перед Дженн совсем в ином ракурсе: вот перед ней, охотником, стоит человек и просит о помощи. Разве в канун Нового года вместе со всеми она не клялась помогать людям, защищать их жизнь? Разве клятва ее — пустые слова? Не ради ли этого она стала охотником? Она здесь не только ради сестры, но ради всех остальных, живущих в этом городе…
— Ну, прошу вас… — Сюзи уже почти умоляла… какое у нее маленькое и юное лицо.
Дженн поняла, что у нее нет выбора. Нельзя отвергнуть просьбы этих людей.
— Хорошо, — сказала она, и Сюзи от радости порывисто обняла ее.
По одному они бежали к люку и быстро спускались в тоннель. Под землей было холодней, чем на поверхности, и смрад стоял почище, чем возле байю. Меланхоличное эхо падающих капель только подчеркивало бешеный ритм ее сердца, пол тоннеля покрывал слой воды глубиной не больше двух дюймов, от которой омерзительно несло нечистотами.
— Мы живем в заброшенном монастыре, — сообщила ей Сюзи, когда Дженн потеряла счет поворотам то направо, то налево. — Все обходят его стороной, считают, что там водятся привидения.
— А что, и вправду водятся, — выпалил Лаки и посмотрел на свои руки.
— А ты откуда знаешь? — спросила Дженн, но он только сгорбился и зашагал быстрее; вся его фигура кричала о том, что он не желает продолжать этот разговор.
Сквозь тоненькую футболку просвечивала костлявая спина, он был так худ, будто его совсем не кормили или он был хронически болен. Случись заваруха — от него будет мало толку. Официантка Сюзи тоже не Сара Коннор. [49] Неужели это у них лучшие бойцы?
Оценивая их способность защищаться, Дженн еще раз посмотрела на винтовку в руках Лаки. Она знала, что у Бернара есть еще и пистолет, но на вампира такое оружие большого впечатления не производит. Она еще крепче сжала в руке свой кол.
Стараясь выглядеть как можно спокойней, она вынула мобильник. Под землей он вряд ли будет работать, но вдруг ей прислали сообщение?
— В Новом Орлеане нет приличной мобильной связи, забыла? — пробормотала Сюзи. — Мэр говорит, мол, это связано как-то там с вышками, но мы знаем, что он врет.
Она нахмурилась.
— А в Испании с этим нормально?
Дженн тоже нахмурилась и кивнула. В Испании мобильная связь работает исправно. Но охотники стараются не очень высовываться. Отец Хуан прячет их от бытовых неудобств военного времени, да и от мира тоже прячет. Да, связи нет, и это очень тревожно. А впрочем, разве это имеет значение?
— Хватит болтать, — сказал Бернар. — Мы на территории врага.
Словно подтверждая его слова, луч фонаря Дженн упал на кровавый отпечаток чьей-то руки на стене. Она задрожала от страха, но тут же справилась и внимательно огляделась по сторонам: кто там прячется в полумраке? Даже если вампиры днем сидят по домам, эти тоннели им нужны, чтобы передвигаться по городу в дневное время. Барнар выключил фонарь, остальные сделали то же самое.
— Вампиры прекрасно видят в темноте, — сказала Дженн.
Последовало молчание. Потом раздался тихий голос Бернара:
— Зато люди не видят.
Он напоминал еще раз, что враги у них есть и среди людей.
— Понятно, — сказала она и выключила фонарь.
В Испании все по-другому. Люди всегда их приветствовали как спасителей, как освободителей. Среди людей ей не приходило в голову ожидать удара в спину. Вот и получила… была бы бдительней, ничего бы не произошло.
Она покачала головой. С отцом она никогда не была близка. Кататься на велосипеде ее учил папа Че, он поощрял ее рискованные, опасные выходки, которые отца приводили в ярость.
И все же до той самой вечерней ссоры она по-настоящему не понимала, насколько глубок раскол между отцом и дедом. Папа Че и бабушка приехали к ним обедать, и за десертом разговор пошел о вампирах. Папа Че обвинял их во всех мыслимых грехах, и тогда отец пришел в бешенство и заявил, что не позволит так разговаривать в его доме, что не желает слушать, что дед говорит о войне. Кончилось тем, что он приказал дедушке немедленно покинуть дом, и бабушка, разумеется, ушла вместе с ним.
Но не успела за ними закрыться дверь, как заговорила Дженн. Она сказала, что у них в школе пропали две девочки, и она уверена в том, что их убили вампиры. И вообще, кругом творится столько зла, как отец может не замечать этого?
Он принялся кричать, что дедушка ее совсем испортил, что она разговаривает, как настоящая бунтовщица, революционерка.
— Кто-то же должен тебе это сказать, — отпарировала она.
И вот тогда-то и прорвалось все, что не давало ей покоя уже не один месяц. Она открыто заявила, что собирается отправиться в Испанию учиться, что хочет стать охотником за вампирами.
Но отец ее совершенно не слушал, он визжал, пытаясь втолковать, что должна делать его дочь и чего не должна. Она хлопнула дверью и ушла к себе, задержавшись в своей комнате только затем, чтобы взять паспорт с единственным штампом Канады, деньги, которые она заработала летом в кинотеатре, и куртку.
И через двадцать четыре часа она приземлилась в Мадриде. А через неделю ее официально зачислили в Академию Саламанки на новое подготовительное отделение вместе с остальными подростками со всего света, которых набралось девяносто человек. Ей было шестнадцать, но она была далеко не самой молодой из них. Были ребята и постарше. Предельный возраст был двадцать один год, старше не брали. Кроме таких, как Антонио, к девятнадцати годам которого надо было прибавить еще девяносто.